Памела Джонсон - Решающее лето
— Джонни, — прервала его, явно нервничая, Наоми, — расскажи Клоду о письме, которое Хэймер получил от одного из своих избирателей.
— Да, да расскажи, — подхватила Элен. — Это такая забавная история. — Она посмотрела на меня, внезапно догадавшись о немом поединке между мной и Филдом и попытках Наоми отвлечь нас от этого.
— А, вы об этом, — промолвил Джон и, улыбаясь, стал рассказывать. Он утрировал просительный тон письма избирателя к члену парламента и изображал все гораздо более нелепым и комичным, чем это, очевидно, было на самом деле. Как только он умолк, Наоми потребовала рассказать все до конца: ей хотелось, чтобы Филд полностью продемонстрировал свой талант рассказчика.
— Дальше, дальше, Джонни. Ведь самое интересное — это конец!
Теперь у нее появилась привычка сидеть, плотно сжав колени и положив на них сцепленные руки, — точь-в-точь примерная ученица, с обожанием глядящая на любимого учителя.
— Мне кажется, Хелену это позабавило бы, — заметил Филд, закончив свой рассказ. — Эпизод вполне в ее вкусе. Послушай, Клод, а что, если, как в старые добрые времена, я приготовлю кофе или чай? Как тогда, помнишь?
— Я сделаю это сам, — сказал я. — Тут с тех пор многое изменилось. — И я вышел в кухню поставить чайник.
Элен вышла вслед за мной.
— Можно, я помогу вам?
— Да, пожалуйста, хотя помогать, собственно, нечего. Вот пиво, а здесь все для чая, если кто захочет пить чай.
— Я разолью чай. Какие чашки взять?
— Берите любые.
Она поставила посуду на поднос, двигаясь осторожно, как любая женщина в чужой кухне, — будто зверь в незнакомых джунглях, подумал я. И вдруг неожиданно сказала:
— Как жаль, что я не знала Хелену. Джон часто говорит о ней. Мне кажется, она была его близким другом.
— Да.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Он очень ее обидел, — пояснил я, — женился и не сказал ей об этом. У него не было оснований так поступать с ней, и она расценила это как предательство. Откровенно говоря, и я тоже расценил это так. Теперь вы знаете, почему Наоми нервничает, как только об этом заходит разговор.
— О, простите. Я совсем не собиралась задавать вам такие вопросы. — Ее нервное смущение разозлило меня. Мне показалось, что и она, так же как и миссис Шолто, поторопилась сделать нелепые выводы из ситуации, о которой ничего не знает.
— Вам не за что извиняться. С чего это вы вдруг?
— Не знаю, — воскликнула она деланно бодрым голосом и вдруг прямо посмотрела мне в лицо. — Иногда скажешь, не подумав. — Она пошла впереди, неся поднос. — А вы возьмите чайник.
Весь вечер она избегала говорить со мной и затеяла с Джонни спор о литературе.
— Нет, мне не нравится Троллоп, он какой-то эксцентричный.
— Что ты, он наименее эксцентричный из всех писателей мира! — в полном восторге воскликнул Джонни.
— Я имею в виду его идеи и взгляды. Например, его «Надзиратель». У бедняков самым бесстыдным, мошенническим образом отнимают жалкие гроши, завещанные им благотворителями, а Троллоп говорит: «Да, я знаю, что надзиратель залез в чужой карман. Но он такой милый, воспитанный человек, а эти нищие — просто старая рухлядь, которой и без того уделяется слишком много внимания». И тут он начинает критиковать того, кто намерен положить конец системе явных злоупотреблений.
— О нет, нет! — запротестовал Филд. — Троллоп никогда никого не критикует. Просто иногда слегка подтрунивает.
— Или «Американский сенатор». Это ведь его программная книга!
— Я не читала ее, — заметила Наоми.
— Боюсь, что и я тоже, — сказал Филд так, словно он опять вынужден был признаться в своем невежестве. Его потупленный взор, казалось, говорил: ну, теперь я безнадежно пал в ваших глазах.
— Американский сенатор приезжает в английское захолустье и начинает все критиковать. Как будто все правильно и справедливо. По крайней мере Троллоп заботится, чтобы все так и выглядело. Но что он делает дальше? Он утверждает…
— Он, по сути, утверждает, — подчеркнул Филд, и глаза его насмешливо блеснули. — Не забудь добавить «по сути»…
— Хорошо, он, по сути, утверждает: «Этот человек прав, но я за старое доброе зло, и пусть все остается как прежде». Как можно утверждать подобные идеи? Знать, что это зло, и вместе с тем бросать вызов обществу, откровенно заявляя, что он на стороне зла?
— Просто у тебя нет чувства юмора, Элен, — возразил Филд, — и, кроме того, ты должна выбирать слова. Сказать о Троллопе, что он бросает вызов, — это, знаешь ли…
— Не люблю литераторов-шизофреников, — с беспощадной категоричностью заявила Элен.
— Нет, ты просто невозможна! Какой же он шизофреник? Ты говоришь чудовищные вещи! Тебе все представляется только черным или белым, Элен.
— Да, а такие лукавые психологи, как ты, считают это ужасным недостатком.
— А может быть, это действительно недостаток? — попыталась поддержать мужа Наоми.
— Я не понимаю абсолютного значения слов «добро», «зло», — заметил Филд. — Добро для кого? Зло для кого?
— Должен же быть какой-то объективный критерий, — торжественно изрекла Элен, — иначе весь мир был бы повергнут в хаос. — Вид у нее был воинственно-вдохновенный, и это совсем не шло ей. Но я понял, что она не очень удачно пытается отстаивать что-то очень для нее важное, во что искренне верит. Изворотливость и вкрадчивые манеры Филда выводили ее из себя, она ненавидела его за эту кажущуюся терпимость, за то, что он выдавал себя за человека более покладистого и разумного, чем она сама.
— Я понимаю, что хочет сказать Элен, — решил вмешаться я, — и хотя я не согласен с ее оценкой Троллопа, мне, однако, понятно, что может в нем раздражать.
Она одарила меня благодарной улыбкой, но это была улыбка провалившегося оратора, который вынужден благодарить за жидкие аплодисменты.
Я вдруг подумал, что сейчас, должно быть, очень поздно, и был крайне удивлен, когда, взглянув на часы, обнаружил, что всего лишь пятнадцать минут одиннадцатого. Это был бесконечно длинный вечер, мучительный и не оправдавший надежд.
Разговор с литературы перешел на дороговизну.
— Я еле свожу концы с концами, — жаловалась Наоми. — Я во сне вижу только еду, меня просто мучают кошмары. Поверите ли, на две продовольственные карточки…
— Будет тебе, Наоми, — улыбнулся Филд, еды нам хватает.
— Но на это уходят все наши деньги!
— Дорого, зато вкусно. Ты, должно быть, редко обедаешь дома, Клод?
— Да, теперь редко.
Он спросил, знаю ли я маленький, но изысканный ресторанчик в Сохо.
— Он один из лучших в Лондоне, и цены не слишком зависят от черного рынка. Мы часто там бываем.
