Мои - Мария Зайцева
Совсем потеряли нюх и память!
Надо восстанавливать!
Мероприятия проводить терапевтические.
Мои кровожадные размышления прерывает восторженный визг Аленки.
— Папочка, папочка, ты самый лучший! — пищит она, спрыгивая со стула и кидаясь мне на шею.
Подхватываю ее, сажаю к себе на коленки, таю от мягких прикосновений нежных детских губ к своей дубленой коже.
Ее не всякий удар пробьет, а эти поцелуйчики — навылет!
И обнимашки эти, и слова “папочка, папочка”.
Милота страшная. Убойная сила.
Ванька, откинувшись на стуле, тихо ржет над выражением моей морды, Аня мягко улыбается. Так нежно и мечтательно.
И я в полном, абсолютном кайфе.
В семье своей.
— Когда у тебя утренник?
— Эм-м-м…
— А пятницу, — подсказывает Аня, — в девять утра.
— А чего так рано?
— Потому что это утренник, Тагир.
Мне это вообще ничего не проясняет, но вопросов не задаю, чтоб не выглядеть еще большим дебилом, растекшимся по столешнице в малиновое желе.
— И, если она пойдет на утренник, значит, ей надо ходить в сад эти дни, Тагир.
— Это еще зачем?
— Они репетируют же.
Обдумываю ситуацию, машинально подкармливая довольную Алену кусочком свежей буженины, которую офигенно готовит Михална.
Аня снова принимается за еду, Ванька философски смотрит в окно, катая по губам зубочистку.
Ему тоже не сильно хочется постоянно сидеть в доме, у него, пятнадцатилетнего парня, море своих дел уже.
Он, правда, думает, что я кое о каких не в курсе… Ну и пусть. Надо давать человеку свободу.
Но не сейчас.
Сейчас он ездит в школу и на спорт с охраной, а все репетиторы перешли в онлайн или к нам на дом.
Кстати, о репетиторах… Надо с Аром на эту тему поговорить. И с Казом. И вообще, собрать их и устроить разбор полетов.
Звенит дверной звонок, Михална идет открывать, и через минуту в столовую врывается малолетний десант Ара.
Пятилетний Мотька и четырехлетний Серега делают победный круг по столовой, по пути отрывисто здороваясь, потому что вежливые, Лялька их воспитывает правильно, но на месте вообще не стоят, потому что в задницах моторчики.
Аленка, увидев приятелей, победно взвизгивает и спрыгивает с моих коленей, мгновенно забывая и про утренник, и про ужин.
Мелкие уносятся из столовой, только удаляющиеся детские голоса выдают направление. Няньке Вике сейчас будет весело.
Я здороваюсь за руку с вошедшим следом за сыновьями Аром, киваю Ляле.
— Садитесь ужинать, — приглашает Аня, пока Михална, не дожидаясь распоряжения, сервирует стол дополнительными приборами.
— Михална опять бужениной балует? — Ар охотно принимает приглашение, а Ляля, аккуратно устроившись рядом с Аней, что-то ей тихо говорит.
— Вперед, — приглашаю я его.
И, пока Ар перекладывает себе в тарелку гигантский кусок буженины, говорю:
— Алена будет ходить в сад эту неделю.
Ар замирает на пол секунды, потом поворачивается и внимательно смотрит на меня.
— Уверен? Мои сидят дома…
— У твоих — шила в заднице, пусть посидят. Сад от них отдохнет. А моей надо.
— А ты не думаешь, что?.. — Ар не договаривает, косится осторожно на разговаривающих женщин.
— Думаю, — киваю я, — потому охрану надо усилить.
— Кстати, у меня к тебе разговор по этому поводу, — говорит Ар.
— Пошли тогда.
— Не-не-не… Разговор подождет. А буженина — нет.
Глава 31
— Короче, я порылся в биографии нашей жопастой симпатяжки, — в кабинете Ар достает планшет, с которым пришел сегодня, садится в кресло для посетителей, тапает по экрану.
А я дверь прикрываю. Плотно.
Потому как, если насчет Ани я уверен, что подслушивать не будет, то насчет рыжей кошки Ляльки — вообще нет. Та еще себе на уме стервоза.
Залезет своим острым носом, сделает кучу преждевременных выводов… И выведет их Ане моей.
Один раз уже такое сотворила, кстати, насчет этого надо еще с Аром прояснить, а то белые пятна прямо появляются в истории наших с Аней отношений.
Но это потом.
А пока что дела более насущные.
Ар выводит на экран свидетельство о рождении Анастасии Природько, двадцати девяти лет. Просматриваю бегло. Мать, Елена Природько. На месте отца — прочерк.
— Неполная семья, тут без вопросов, да? — продолжает Ар, — но меня заинтересовало другое. Каким образом дочь простой продавщицы смогла уехать в Лондон в десять лет? И там поступить в их элитную шарашку? Жить на что-то же надо. Мать ее все это время была тут, в России. С кем наша Настя туда ездила? И на какие бабки?
— Кто отец? — сходу делаю я правильный вывод.
— Уверенный прочерк… — Ар делает паузу на закурить, затем продолжает, — Сонный отправлял народ к ее матери, та не колется. И вообще в маразме, похоже. Пьянь, по всему дому бутылки. А девка при бабле.
— Как спрашивали?
— Тихо, — пожимает плечами Ар, — чтоб не трепанула раньше времени. Ну, там, соцработник или что-то типа того. Сонный по своим ментовским манерам сделал.
— Когда это было?
— А вот как вопросы она начала вызывать, так и…
— А до этого?
— А до этого, Хазар, ее Жека проверял…
Сжимаю зубы, отхожу к окну. Очень мощный прокол, до сих пор бешусь, когда думаю об этом.
И страх пробирает дикий, потому что совсем рядом с моими близкими пролетело. Жека с Ванькой за руку здоровался. За жизнь болтать любил. А к Ане так просто одно время приставлен был плотно.
И понимание, что в любой момент, вообще в любой момент… Это сводит с ума.
До белых мушек перед глазами. До полного отключения всякого соображения.
Сжимаю сигарету в кулаке, ощущая, как прижигает кожу.
Держу себя в руках.
Ар напрягается, уже по моей спине все понимая и особо не отсвечивая пару минут. Давая мне время на принятие ситуации.
— Хазар, но это не все. Это же просто вопросы. А ты знаешь, я не люблю, когда ответов не нахожу… И я проверил всех примерных фигурантов на предмет пересечения. И кое-что нашел.
Разворачиваюсь:
— Ближе к теме, прелюдии будешь Ляльке устраивать.
— Примерно тридцать лет назад мамаша Природько работала продавцом в небольшом городке на Севере. Там жителей тысяч десять. И зоны вокруг. И в одной из этих зон сидел Шишок…
Сажусь за стол, тянусь к зажигалке, задумчиво щелкаю, выпуская огонь на свободу.
И тут же пряча его обратно.
— Это всего лишь предположения, Хазар, доказательств никаких, — продолжает Ар, — да и сидел Шишок на строгаче. Не выпускали их в город. Но я проверил дальше. И выяснил, что Шишок вышел через восемь лет. А через два года десятилетняя дочь уже сильно пьющей продавщицы из местного продмага укатила по программе
