Мои - Мария Зайцева
Хорошо, что оно только так, по отношению к ней лишь, проявляется.
Это еще можно как-то стерпеть в себе. Примириться, как с исключением из правил.
Аня ловит мой бешеный взгляд на своей груди, замолкает, смущается, краснея всем телом, наверняка. Пытается неловко натянуть на себя простынь, и я усилием воли отвожу назад чуть скрюченные от напряга ладони, уже готовые схватить, заставить опять открыть все.
И злость прячу, неуместную, ненужную. Потому что какого черта она от меня это прячет? Это — моё! Моё! Хочу смотреть! И трогать! И…
И надо держать себя в руках, Хазар.
Зверя в клетке.
Эта женщина — хрупкая драгоценность. Твоя, да. А ты и без того иногда бываешь неаккуратным… Вон, на белой коже — красные пятна от поцелуев. Не удержался опять.
Я, конечно, стараюсь изо всех сил играть в цивилизованность, но, судя по всему, что-то такое в глазах все равно мелькает, потому что Аня хмурится, напрягается и еще сильнее пытается драпировать грудь.
— Тагир! — не выдержав моего бешеного взгляда, в конце концов, с осуждением произносит она, — я хочу выяснить! А ты…
— Выясняй, — хриплю я, Аня ежится от разбойных нот в голосе, которые никак не удается сдержать, и я, чтоб еще сильнее не пугать ее перспективой обязательного повторения только что исполненной программы, отвожу взгляд и тянусь за пачкой сигарет. Руки занять, голову чуть охладить, нервы успокоить…
— То есть… — мой маневр приносит положительный результат, Аня становится решительней и одновременно спокойней, садится поудобней, изящно выставив голое колено из-под простыни. Издевается, не иначе. Но прикуриваю, выдыхаю дым.
Терплю изо всех сил.
Прикидываю по времени, что у нас есть еще час. На выяснение отношений и повтор программы, раз уж удалось затащить Аню в постель, да еще и так раззадорить.
Невольно облизываюсь, ловя ее остатки ее вкуса на губах. Она сегодня… Черт… Горячая.
Вот что ревность благословенная делает.
— То есть, ты сейчас пытаешься мне сказать, что Ваня работает живцом? И ты?
— Я — в первую очередь, — киваю я спокойно.
Аня, пару секунд помолчав и видимо решив не лезть в бутылку, говорит:
— Это — очень опасно, Тагир. Ваня — еще ребенок. Я — против.
Ну правильно, а чего я еще ждал?
Аня всегда в первую очередь думает о безопасности.
Это — основной камень преткновения, он же — самая серьезная помеха в наших странных отношениях.
Потому что она уверена, что рядом со мной — самое небезопасное место.
И никак не хочет понять, что у нее выбора нет.
Что я, даже если бы и мог, все равно не отпущу. Ну, эгоист, чего уж там.
А еще куда лучше, чем она, знаю законы этого поганого мира. И то, что свое надо держать на виду и одновременно охранять так, чтоб ни у кого в мозгу не появилось идеи даже посмотреть в эту сторону.
Профилактику проводить периодически, чтоб те, кто должен помнить, что за лишний взгляд на мое — будет смена жилья на два метра под землю, не забывали этих прописных истин, не расслаблялись и не начинали слишком верить в себя.
К сожалению, годы вполне сытой жизни сделали свое тупое дело.
И кто-то забыл.
Заигрался.
Потому теперь и напряжение.
И гуляет по дому моему сладкая репетиторша, задницей своей трясет.
Сына моего соблазняет.
Женщину мою раздражает.
Убил бы.
Но нельзя пока.
И Аня должна это понять.
— Аня, — щурюсь на нее сквозь дым, — Ванька — в теме. И он все знает.
— То есть, ты уже успел ребенка в это втянуть? — а вот теперь в ней злобная фурия просыпается. В таком состоянии она может и горло грызануть. Ух, тигрица!
— Он — мой сын, и уже давно не ребенок, — спокойно отвечаю я, пряча пока что неуместный сейчас кайф от зрелища возбужденной, взъерошенной женщины в своей кровати, — ему скоро дела перенимать…
— Какие… Какие еще дела? — Аня теперь бледнеет, и я торопливо прогоняю демонов из этой слишком впечатлительной головы:
— Легальные, Ань! Обычные дела! Он — наследник, пора уже. А ты как хотела?
— Черт… Тагир… — она оседает на кровать снова, прячет вкусную коленку под простыню, закрывает тонкими пальцами лицо, — Тагир… Я так устала… Боже, так устала… И это все разрастается и разрастается… И все объемней становится. Я не хочу этого, понимаешь? — Аня вскидывает на меня взгляд, в нем обреченность и грусть, настолько сильные, что у меня что-то в районе сердца колет. Хочется ее опять сгрести, подмять под себя, зацеловать, заставить хоть на мгновение забыть об окружающем мире… Раньше я бы так и сделал. А сейчас терплю. Пусть говорит. Она так давно со мной не говорила просто и искренне.
— Я никогда такого не хотела, Тагир, ты же знаешь…
Киваю. Никогда не хотела. Всеми силами отбрыкивалась. Смешная маленькая женщина, не понимающая, что Хазар не отдает свое. Не отпускает. Даже если бы не было Алены, я бы все равно Аню не отпустил. Настоял бы, дожал в любом случае.
Это нихрена не правильно по отношению к ней.
Но я никогда не был правильным парнем.
— И то, что происходило все эти годы… В этом много моей вины, — продолжает она, отвернувшись к окну и покусывая в волнении губы, — я слишком слабая… Я не смогла вовремя тебя остановить. Не смогла сама остановиться. Дала тебе… Дала надежду.
Не дала, Аня, не дала.
Сам взял.
Так что никакой твоей вины…
— И моя вина, что плыла по течению все это время. Боже, это так глупо… Моя хата с краю, знаешь, всегда так думала. И никогда не стремилась ни к чему особенному, хотела тихой, спокойной жизни. Без потрясений, их на работе за глаза было. Понимаешь, я — очень слабый человек, Тагир. Меня оказывается, легко прогнуть. Я не умею свою линию… И к тому же никак не могу справиться с собой, когда ты… Когда ты настаиваешь… Это ужасно, осознавать себя настолько слабой…
Я мог бы много рассказать про ее мнимую слабость, но молчу. Пусть говорит. Ей это так нужно. Наболело. Нагорело.
Я эту боль заберу.
И этот пепел — тоже.
Чтоб не мучило ее, не терзало.
— Сначала Ваня, который меня вытащил из
