Старше - Дженнифер Хартманн
Она удивленно смотрела на меня.
— Прости, — пробормотал я.
Мне не было жаль.
Он был мудаком.
— Я бы справилась с ним. — Она сверкнула на меня глазами, собираясь сложить руки на груди, но вместо этого опустила их на бедра. — Тебе не нужно распугивать моих парней.
— Его намерения не были чистыми.
— Ну… — Она язвительно рассмеялась. — Его намерения тебя не касаются.
— Я присматриваю за тобой. Чего твой отец никогда не делал.
Ее лицо покраснело в лучах заходящего солнца.
— Ты ничего не знаешь о моем отце.
— Я знаю достаточно.
Мой взгляд упал на ее левую руку, все еще хрупкую и заживающую, а затем снова поднялся к глазам. Мы смотрели друг на друга, ее медовые волосы рассыпались по плечам, словно жидкое золото. Ее глаза вспыхнули, но это был не просто гнев. Не просто раздражение.
В ее радужных оболочках плескалась боль — взгляд, с которым я был уже слишком хорошо знаком.
Сначала тот катастрофический массаж плеча.
Потом ссора на террасе, когда она решила, что я собираюсь всадить кулак ей в лицо.
Черт.
Это преследовало меня.
Массаж плеча был ошибкой, и логическая сторона моего мозга, очевидно, в тот момент выпрыгнула в окно, бросив меня в трудную минуту. Интимные объятия на террасе тоже были ошибкой, но тогда я не знал, что еще можно сделать. Она испугалась меня. В ужасе и панике она прижалась ко мне, как раненый зверь, которого вот-вот настигнет убийца.
Это был чистый инстинкт, естественная реакция ее тела на неуравновешенного мужчину, оскалившего на нее зубы.
Я чувствовал себя дерьмово.
Галлея Фостер впилась мне под кожу, как заноза. Болезненная заноза, которую было все труднее игнорировать. Конечно, мое постоянное присутствие в этом доме не позволяло держать столь необходимую дистанцию, поэтому мне пришлось довольствоваться тем, что я выковыривал ее из себя тупым пинцетом. Остаточная боль не проходила, и она была полна решимости заползти обратно.
Галлея высунула язык между губами, когда ее взгляд остановился на Божьей коровке, и ее плечи опустились.
— Ты останешься на ночь?
Я почесал затылок.
— Нет. С чего бы?
— С Уитни.
Нахмурившись, я покачал головой.
— Мы с Уитни не вместе. Не были и никогда не будем. — Я восхищался матерью Тары, уважал ее и заботился о ней, но мы не подходили друг другу в романтическом плане. Десять лет назад мы превратились в масло и воду, и я не собирался пробовать снова. — Ты идешь куда-то с Тарой сегодня вечером?
— Нет. У меня свидание.
Мой взгляд скользнул по ней, от пальцев ног до макушки. Она была разодета в пух и прах, волосы уложены локонами, ее стройное тело обтягивала черная кожа, подчеркивающая ее изгибы. Глаза были подведены углем, губы цвета темных ягод сложились в печальную линию, напомнив мне о той ночи, когда мы познакомились.
— Свидание? — спросил я. — Как его зовут?
— Он друг Джея. Какое это имеет значение?
Это не имело значения, поэтому у меня не нашлось для нее ответа.
— Джею за двадцать.
— И что? — Она сжала губы. — У меня были парни и постарше.
Я стиснул зубы.
Я отказывался вспоминать ту ночь на кровати Джея, когда мой язык был у нее во рту, а пальцы глубоко внутри нее. Она была полностью мокрая. Она хотела меня. Возбужденная, дерзкая и совершенно готовая. Она казалась опытной, и хотя в тот момент эта мысль подстегнула меня, сейчас она лишь теплилась где-то на задворках моего сознания, периодически дразня меня мрачными, ядовитыми мыслями.
Со сколькими мужчинами она была?
Господи. Это не имело ни малейшего значения.
Никакого.
Мы стояли друг напротив друга в напряженном молчании, а Божья коровка дергала поводок, стремясь сбежать от нашего молчаливого противостояния.
Галлея вздохнула и, развернувшись, направилась к входной двери.
— Я приготовила запеканку из индейки, — сказала она через плечо. — Приятного аппетита.
Затем она вошла в дом.
Я тяжело вздохнул и позволил Божьей коровке сделать свои дела, после чего зашел в дом и отстегнул поводок. Может, я и переборщил с прыщавым парнем, но со мной такое дерьмо не пройдет. Уговаривать девушку идти к обрыву — место, печально известное наркотиками и свиданиями, — здесь я проводил черту.
Может быть, это сработали мои защитные, отцовские инстинкты.
А может быть, я испытывал обостренную потребность защитить ее после инцидента на террасе. Это был способ исправить свои ошибки.
Независимо от причины, это было для ее же блага.
Галлея уже не было видно, когда я снял ботинки и обнаружил Уитни на кухне, помешивающей соус в кастрюле.
— Привет, — поприветствовал я.
Она подняла голову.
— Привет. Сегодня мы будем втроем. У Галлеи свидание.
Я сжал зубы, гадая, куда они идут и что планируют делать. Галлея жила здесь уже почти два месяца, и я не замечал, чтобы она часто куда-то ходила, если не считать прогулок в торговом центре с Тарой и нескольких встреч в парке. Не то чтобы я чем-то отличался. Я оставил всех своих друзей и знакомых в Чарльстоне, и мне было нелегко заводить новые связи. Я был слишком занят, слишком осторожен.
— Хорошо. — Я окинул взглядом множество тарелок с едой на стойке. — Выглядит неплохо.
— Я приготовила соус к картофелю, а запеканку сделала Галлея. Она талантлива. Признаюсь, я буду разочарована, когда она съедет.
Я не должен был чувствовать то же самое, но какая-то часть меня задавалась вопросом, буду ли я также разочарован. Галлея хорошо готовила, и моя дочь никогда не выглядела счастливее. Они вместе играли в игры, вместе смотрели фильмы и болтали до рассвета. Уитни тоже казалась счастливее.
Видимо, мне нравились занозы.
— Ты уходишь после ужина? — поинтересовалась она.
— Да. Не могу остаться надолго. Мой брат в городе, приехал в отпуск из Японии.
— Мм. — Она напряглась, на лице появилось беспокойство, и она крепче сжала ручку ложки. — Как дела у Рэдли?
— Хорошо. Военная жизнь ему подходит. — Я переминался с ноги на ногу, глядя на плитку цвета слоновой кости, размышляя, не стоило ли мне промолчать о своих планах.
В конце концов, Рэдли был одним из факторов, способствовавших разрушению наших отношений.
Мой идиот-брат влюбился в нее.
Она была на три года старше его, но он был сражен наповал. Это было предметом разногласий на протяжении всей последней части наших с Уит отношений, а затем вылилось во взрывоопасную конфронтацию однажды ночью возле дома ее родителей.
Я обвинил ее в измене.
Она дала мне пощечину.
Я умчался в ярости.
В последующие недели общение между
