Абигайль Кейси - Гадание на розах
Оторвавшись от лепестковой круговерти, Георгий Орлов изобразил горячий энтузиазм:
— Мадмуазель, приготовьте бумагу и ручку!
Аспирантка едва улыбнулась.
— Ничего, и так запомню.
— Но это будет настоящая мозговая атака! — Георгий Орлов постепенно входил в филологический раж. — Нет, мозговой штурм. А может быть, даже и мозговой шквал!
Глория расхохоталась.
— Хорошо, что не торнадо! — Она наконец-то притронулась к остывшему стейку. — И не тайфун.
Тарелки русского пациента давно пустовали.
Георгий Орлов, заметно взбодренный сытным ужином и старинным французским вином, начал выдавать одно предложение за другим.
— Нежность!
— Восторг!
— Блаженство!
— Упоение.
Пациент добавил в организм полбокала вина.
— Ну как, подходит?
Наголодавшаяся сиделка, не прекращая жевать хорошо прожаренную говядину, невнятно ответила:
— Конечно… Безымянная красавица… достойна… всех… этих… изумительных… слов…
Глория Дюбуа не осмелилась закончить фразу, которая должна была намекнуть русскому пациенту о том, что его сиделка достойна любви.
Георгий Орлов, приняв заминку за обычную паузу, с еще большим пылом и темпераментом продолжил лингвистические изыскания:
— Истома!
— Желание!
— Ласка!
— Страсть!
— Экстаз!
— Оргазм!
— Стоп! — Глория сделала предостерегающий жест вилкой. — Это уже чересчур.
— А по-моему, в самый раз.
Русский пациент торопливо придал физиономии самое невинное выражение, на какое был способен.
Вилка угодила в край стекла.
— Джорджи! А нельзя ли сменить тему?
— Пожалуйста.
Георгий Орлов упер здоровую руку в лоб, изображая интенсивный мыслительный процесс.
Глория мгновенно среагировала на интеллектуальную клоунаду:
— Это похоже не на мозговую атаку, а на паническое отступление.
Георгий Орлов, прекратив паясничать, продолжил перебор названий:
— Предлагаю обыграть белый цвет Безымянной розы.
— Попробуй.
— Снежный шар?
— Фи.
— Снеговик?
— Не смешно. К тому же роза — она, а не он.
— Тогда «Снежная баба». Знаешь, такая — с морковкой вместо носа.
— Почему с морковкой?
— Ну, можно с редькой или со свеклой, если это тебе больше нравится.
— Только не вздумай перечислять все овощи мира.
— Я могу перейти на фрукты. Как насчет груши?
Стремительный диалог в стиле абстрактных анекдотов закончился обоюдным смехом.
Русский пациент, содрогаясь от хохота, иногда морщился от боли, рождающейся в простреленных тканях и пробитых мышцах.
А американская сиделка, увлекшись игрой в имена, на какое-то время избавилась от посткатастрофического синдрома, ежечасно травмирующего ее психику.
Георгий Орлов наполнил стаканы бургундским.
— За тебя!
— За нас!
Розы вздрогнули от двойного чоканья.
— Продолжим? — спросил неуемный раненый.
— О'кей.
— Тогда — идея!
Георгий Орлов вознес указательный палец здоровой руки на уровень кроны ближайшего куста.
— Может, дадим твоей розе имя «Серенада»?
— Скажи еще — «Солнечная долина».
— Ах да, старый голливудский фильм. У меня мать обожала пластинку с саундтреком.
— А я думала, в России слушают только — как это правильно сказать — чакушки?
— Частушки.
— Ага, частушки.
— Ну да, и исключительно матерные.
— Может, исполнишь хоть одну?
— Пожалуйста.
Георгий Орлов прочистил горло коротким прокашливанием.
— Исполняется частушка времен застоя!
— Времен чего?
— Ну… холодной войны.
— Ага, понятно — когда вы хотели на нас бросить водородную бомбу.
— Нет, Гло, это вы хотели бросить бомбу.
— Не говори глупостей.
— Ладно, слушай частушку.
— А почему без аккомпанемента?
Глория Дюбуа подняла с блюдца чайную ложечку.
— Я слышала, все русские играют на ложках.
— Увы, этому искусству не обучен. Георгий Орлов изобразил страдание от невыносимой боли.
— К тому же одной рукой не сыграешь и на балалайке.
— Ладно, давай без аккомпанемента.
— Мы б Америку догнали по надоям молока, но сломался, но сломался… — И хотя частушка исполнялась на русском, Георгий Орлов сделал многозначительную паузу, — …сломался у быка!
Разумеется, любознательная аспирантка Луизианского университета потребовала дословного перевода.
Но русский стажер посчитал, что хватит и корректной передачи идеи.
— Смысл в том, что Россия отстала от Соединенных Штатов в области искусственного осеменения коров.
Глория Дюбуа даже не улыбнулась:
— Ну естественно, вы всегда и во всем от нас отставали.
Георгий Орлов замешкался лишь на мгновение:
— Зато мы первые запустили человека в космос.
— А мы опередили вас на Луне!
Впрочем, международному и межнациональному конфликту не суждено было перейти в неуправляемый кризис.
Георгий Орлов, как истинный русский, добившись своей цели, перестал конфликтовать с американкой, позабывшей, благодаря политической дискуссии, о библиотечной трагедии.
А Глории Дюбуа, как стопроцентной американке… или, скорее, стопроцентной женщине, по-настоящему влюбленной, было все равно — что спорить, что молчать, — лишь бы находиться рядом с объектом своего нескрываемого обожания, да еще и выздоравливающим.
Пациент больше не пел скабрезных частушек.
Аспирантка же, забывшая про то, что Безымянная красавица срочно нуждается хоть в каком-нибудь мало-мальски приличном имени, наслаждалась тихим вечером. Еще одним вечером, когда, возможно, случится то, чего они оба ждут.
В бассейне отражалась первые тусклые звезды и узкий месяц.
Розы начали перешептываться в густеющей темноте.
Влюбленная аспирантка молча поглаживала кончиками пальцев край лангетки раненого.
Пострадавший от библиотечной стрельбы подремывал в плетеном кресле.
И лишь одинокая сумеречная птаха во весь голос то ли прощалась с уходящим днем, то ли приветствовала наступающую ночь…
Глава 11 ОБРЕТЕННОЕ ИМЯ
Минула полночь.
В особняке не светило ни одно окно.
Фонари возле крыльца тоже были погашены.
А освещение бассейна так и не включили.
Розы во тьме скукожили лепестки, но продолжали перешептываться.
Месяц немного поправил фигуру.
Звезд прибавилось.
Минул час.
И еще час.
Но ни русский пациент, ни американская сиделка не желали уходить в особняк.