Необратимость - Челли Сент-Клер

— Тогда в чем же дело? — Его голос звучит как никогда близко. Как будто это осязаемая вещь, которую я могу протянуть руку и потрогать. — Ты злишься, потому что я не снес стену голыми руками? Не продолжил обзывать его? Угрожать его жизни, когда я, как животное, прикован к этой чертовой цепи?

Мои губы жалобно дрожат, моя борьба иссякает. Я смахиваю с глаз пряди немытых волос и моргая, смотрю на стену, пока моя ярость не угасает.

Он прав. Я действую на эмоциях, и это станет моей гибелью. Эмоции — это чувства. А в этой мрачной дыре чувства — не что иное, как гильотина, приближающаяся к моей шее.

Судорожный выдох срывается с моих губ облаком смирения.

Ник не может мне помочь, только я сама могу себе помочь.

Ник.

Сглотнув, я опускаю взгляд на испачканные пальцы ног, а затем снова поднимаю глаза.

— Почему он назвал тебя Айзеком?

Молчание.

Я так и знала.

Подойдя ближе к стене, я заставляю свой голос звучать мягче.

— Айзек.

Опять тишина.

— Это ведь твое имя, не так ли? Твое настоящее имя?

— Неважно. — В его словах слышится скрежет, словно камни трутся между зубами.

— Имеет значение.

— Почему?

Я прижимаю ладонь к поверхности, к тому месту, где вибрирует его голос. Мой лоб опускается следом, и я глубоко вздыхаю, позволяя своему неуместному напряжению раствориться.

— Наши имена — это все, что у нас осталось.

— Такая поэтичная. Фраза прямо из исторического романа.

Он уклоняется.

— Это правда.

— Правда в том, что мне быстро все наскучивает. У меня есть разные личности на каждый день недели. Эндрю Бенсон. Маркус Мори. Лайл Дженкс. Этот четверг просто оказался днем Ника.

Мои губы кривятся.

— Лайл?

— Не стоит недооценивать Лайла. Он крутой.

— Нет.

— Ладно, может, я преступник. Давай не будем делать из мухи слона.

Честно говоря, это меня не удивило бы. Но…

— Попробуй еще раз.

Проходит несколько секунд, а затем я слышу глухой стук, говорящий о том, что он устраивается поудобнее у стены. Я тоже прижимаюсь к ней спиной, ожидая продолжения, пока тереблю грязный подол моей ночной рубашки.

— Ладно, — смягчается он, дергая свою цепь. — Некоторое время назад я занимался расследованиями. В тот день, когда я оказался здесь, у меня произошла неприятная стычка не с тем парнем. Оказалось, что он работает на этого эксцентричного, самодовольного придурка. Тот парень знал меня как Ника, так что я решил продолжить изображать его. А потом я очнулся здесь… — Замолчав, он испускает вздох разочарования. — Похоже, я не так умен, как мне казалось.

Я обдумываю его объяснение. Звучит правдоподобно, но он что-то недоговаривает.

— Звучит сомнительно.

— Да, но очнуться прикованным к полу в доме развлечений злого близнеца Алана Камминга, и слушать эротические отрывки из дрянных, устаревших порнографических книг в исполнении модели, считавшейся умершей, тоже звучит сомнительно. Но вот я здесь.

Мои губы подрагивают.

Туше.

Я прислоняюсь спиной к стене, волосы спутанным занавесом закрывают лицо.

— Айзек… — бормочу я. Имя слетает с моих губ без усилий.

Мне нравится.

Его тон становится ниже, демонстрируя то уязвимое состояние, в котором он так не любит находиться.

— Тебе не нужно говорить это таким тоном.

— Каким?

— Мило и ласково, как будто это твое новое любимое слово. — Его тон становится резким. — Это просто имя.

— Это хорошее имя. Напоминает мне об Исааке Ньютоне, ученом. — Я поворачиваю голову в сторону, испытывая любопытство. — Тебя назвали в его честь?

— Нет. — в его голосе горькое раздражение. — Это скорее отсылка к Библии, которую я не оправдал.

— Твои родители были религиозны?

— Моя мать была, когда-то. Я стал ее наказанием за то, что ее осквернил дьявол. Она возненавидела меня с момента моего зачатия.

Я медлю.

Слишком многое нужно прояснить.

Я уже собираюсь настоять на большем, но тут меня осеняет другая мысль.

— Кем была Сара?

Наступает долгая пауза, и я понимаю, что он не собирается отвечать.

— Ты задаешь много вопросов, Пчелка8.

Пчелка.

Что-то трепещет у меня в груди, когда я слышу, как он снова называет меня этим прозвищем.

Трепетание. Небольшой пируэт.

Но тут же в голове возникает метафорическая гильотина, сверкающая серебром и острыми, как бритва, краями, поэтому я прижимаю ладонь к сердцу, чтобы унять этот трепет.

— Ты хотел поговорить. Она была твоей девушкой? — интересуюсь я. — Женой?

— Если я заставил тебя поверить, что в глубине души я романтик, то приношу свои извинения.

Вздохнув, я вытягиваю ноги.

— Сестрой?

В ответ — тишина. Ни звона цепи, ни ворчания, ни презрительных вздохов. Несколько секунд проходит в такт биению моего сердца, пока я жду звука его голоса.

Хоть чего-то.

— Она была… ближе всего к надежде.

Я откидываю колючее одеяло, запутавшееся между лодыжками. Мне неспокойно. Я на взводе. Лампы погасли, сигнализируя о наступлении ночи, и теперь комната залита приглушенным красным светом моей лампы полного спектра.

Будучи таким извращенным психопатом, мой похититель, очевидно, заботится о плотности моих костей. Нельзя допустить, чтобы я зачахла раньше, чем из моей матки будут извлечены все дорогостоящие фолликулы.

Я переворачиваюсь на бок и смотрю на стену. Шуршание матраса — единственный звук, нарушающий зловещую тишину. Несмотря на то, что эти условия похожи на пляжный курорт «все включено» по сравнению с местом вчерашнего ночлега, я никак не могу устроиться поудобнее. Сон не приходит, возможно, потому, что я слишком боюсь жутких кошмаров, готовых наброситься на меня, как только я закрою глаза.

Подперев щеку рукой, я смотрю на красную перегородку рядом с собой.

— Айзек?

Тишину нарушает тихий звон.

— Хм…

— Мне не спится.

— Поздравляю, теперь и мне тоже.

Я падаю обратно на кровать, испуская вздох, от которого мои распущенные кудри взлетают вверх.

— Хочешь поиграть в игру?

— Нет.

— Двадцать вопросов или что-то в этом роде. Ты же любишь вопросы.

— Не так сильно, как спать.

— Никогда-никогда?

Айзек ворчит что-то бессвязное, его цепь дребезжит все громче, когда он вертится. Он раздражен. Мне все равно.

— Конечно, — отвечает он тоном, более плоским, чем сдувшийся воздушный шарик. — Никогда еще я не хотел заснуть так сильно, как сейчас.

Я поджимаю губы, накручиваю прядь волос на указательный палец, а затем переворачиваюсь на спину.

— Отлично, — говорю я, засовываю пальцы ног под одеяло и устремляю взгляд вверх. — Спокойной ночи.

Потолок словно оживает от движущихся теней. Черные и алые силуэты. Я щурюсь, скучая по потолочному вентилятору из красного дерева над моей кроватью. Я следила за вращающимися лопастями,