Счастливые бывшим не пишут - Елена Лабрус
— Он вас не простил? — спросила я, когда она замолчала.
— Он бы простил. Уверена. Даже смеялся бы потом вместе со мной. И мужика бы этого в дом пригласил. И по плечу бы сочувственно похлопал. Он не счёл бы это оскорблением, смахнул как грязь с белоснежного мундира, и забыл… если бы я дала ему такую возможность. Если бы я сказала как есть. Он бы понял. Он был во всех горячих точках планеты, он видел горе, боль, смерть, он знал настоящую цену всему. Цену, что стоит платить и за что. Этот никудышный романчик не тянул и на ломаный грош. Но я упёрлась, как норовистая кобыла и не сказала единственного слова, что он от меня ждал: прости.
Она вытерла глаза.
— Я не сказала. Он не ответил. Уехал. И разбился.
Я всем нутром чувствовала, как огнём горит в её груди это короткое слово.
Несказанное. Неуслышанное.
Как выжигает её изнутри не покаявшееся, не прощённое.
— Что я могу… — начала было я.
— Ничего, — ответила она. — Просто я хотела, чтобы кто-то услышал.
Она, как и я, не любила прикосновений. И я её не обняла, не сжала руку, даже не шевельнулась.
Я просто мысленно её простила. За всё. И она кивнула, словно меня услышала.
— Спасибо, что ни разу не спросила, как я, врач высшей категории, гинеколог, эндокринолог запустила до третьей стадии рак груди. Уверена, ты хотела.
— Не хотела, — покачала я головой. — Мне даже в голову это не пришло. Я… наверное, я слишком далека от медицины, чтобы о таком задуматься. Это же, наверное, как сапожник без сапог.
— Марк обязательно спросит. Если со мной что-то случится, скажи ему: нет. Он поймёт.
— А если не поймёт?
— Нет, — улыбнулась она. — Я не хотела умереть. И не хотела себя наказывать, выбрав такой долгий и мучительный способ. Я просто не заметила, не обратила внимания, не… в общем, я просто неидеальная, как и все люди. Просто заболела. И больше ничего. Ну, иди, — махнула она.
— До встречи, Елена Сергеевна, — встала я.
— До встречи, Анька Сапожкова, — улыбнулась она и махнула мне рукой.
53
«И что ты будешь с этим делать?» — спросил Макс вечером в ответ на присланное фото стройки.
«Не знаю, Марк, — ответила я. — Буду продавать мечту. Нарисуем картинку. Создадим настроение. Придумаем сказку, в которую захотят попасть. Начнём позиционировать не как дома, а как территорию, как Лазурный Берег, например».
— Точно! — воскликнула я вслух. — Как заповедное место, элитный участок, закрытое от посторонних пространство.
С дивана упали листы, но я не стала поднимать.
Схватила распечатанные фото. «Скалистый берег». Нет, там нет скал. Песчаный? Песка там вдоволь, но звучит неблагозвучно. Тенистый? Туманный? Южный?
«Ты назвала меня Марк» — прилетело сообщение.
Чёрт! Я и не заметила.
«Прости. Я машинально. Моего мужа зовут Марк»
«Бывшего. Звали», — снова поправил он.
«Вот ты зануда! Ты ревнуешь, что ли? — усмехнулась я. — Помоги мне лучше с названием. Что ты здесь видишь? — сбросила я ему сделанные профессиональным фотографом снимки. — Что тебе это напоминает?»
«Ты уходишь от разговора»
«Я пытаюсь работать»
«Хорошо. Мы вернёмся к этому позднее».
— Обязательно! — сказала я вслух. — И к твоей ревности тоже.
«Я вижу… цвет», — ответил он.
«Какой?»
«Ээээ… Малиновый?»
Отсвет заката действительно подкрашивал косогор в красный.
«Малиновый берег» — забила я в поисковик.
Чёрт! Уже есть. Турбаза. Берег из малинового кварцита.
«Ещё? Что-то вызывающие ассоциации с дорого и красиво, сочетается со словом берег»
«Рубиновый берег» — предложил Макс.
Я смотрела на голые деревья, ёлки, остатки снега, разрытую землю…
Когда мы выбирали квартиру, где делали ремонт, под окнами был такой же вид — унылый, неприглядный, скучный. И Марк сказал: «А ты представь его летом». Синюю ленту реки, как в ней отражаются белые облака, изумрудную траву…
Изумрудный! Ну конечно! Там же всё будет зелёным!
Изумрудная зелень. Красные подсолнухи. Белые овечки.
— Боже! Я знаю, что нам надо! — перепугала я криком кошек.
«Изумрудный берег! Марк, я тебя люблю!» — написала я.
И сначала отправила, а потом увидела… Чёрт!
Закрыла рукой лицо.
«Ты опять назвала меня Марк » — почему-то улыбнулся он.
«Я не специально. А как звали твою жену?»
«Ты уже спрашивала»
«Я помню, ты не хочешь говорить»
«Я хочу приехать»
Что?
«Куда? Когда?»
«Хочу тебя увидеть. В эти выходные»
О, боги! Нет. Нет, нет, нет, нет…
«Макс, я не могу. Не сейчас. У меня свекровь завтра оперируют. Как раз к выходным я заберу её домой. Мне просто будет не до свиданий»
«А что с ней?»
«Рак груди»
Он молчал так долго, что я стала проверять телефон — есть ли связь.
Потом увидела, как появился значок, что он набирает сообщение, потом исчез, потом опять появился. Я думала, это будет три листа, но прилетело одно слово.
«Понял»
«Нет, нет, нет, если ты подумал, что я не хочу с тобой встречаться, то это не так…» — писала я ему и стирала.
«Что ты понял, Марк?» Тьху! Макс. Конечно, Макс.
«Я могу объяснить? Или ты не хочешь меня больше слышать? — снова набирала я и снова стирала. А потом увидела, что он даже не в сети.
И я так и не ответила.
54
На следующий день с утра я поехала в больницу.
Три часа просидела в коридоре, ожидая окончания операции.
Дверь хлопнула. Я вздрогнула. Думала, это врач. Но это…
— Марк?
Он сделал неопределённый жест, но я поняла.
— Операция ещё идёт.
Он протянул ко мне руки, и я не нашлась, что сказать. Обняла его, прижалась.
— Почему она… — хрипло сказал он, словно это были первые слова, что он произнёс за много часов молчания. — Почему она не сказала?
— Ну, ты же знаешь свою маму, — вздохнула я. — Она сильная самостоятельная женщина. Она никого не хотела обременять своими проблемами. И она не хотела, чтобы ты видел её такой.
Он покачал головой. Я погладила его по спине, утешая.
Не спросила, как он узнал. Спросила:
— Тебе сказала Зина?
Он секунду соображал, потом кивнул.
Кто бы сомневался! Завьяловой, наверное, проговорился Манн, или она его пытала, или пытала
