Энтон Дисклофани - Наездницы

Сделав неимоверное усилие, я обхватила Наари за шею и рывком выпрямилась у нее на спине. Теперь, когда мир снова принял нормальное положение, я смогла пустить ее по кругу, постепенно замедляя галоп и переводя ее на шаг.

К нам подошел мистер Альбрехт, протягивая к Наари руку, на которую она настороженно косилась.

– Все хорошо, – пробормотал он ей и поднял глаза на меня. – С тобой все в порядке, Теа?

Я кивнула. Я чувствовала себя хорошо. На удивление хорошо. Я знала, что должна испытывать облегчение, но не чувствовала ничего или скорее ощущала полное спокойствие. Со мной чуть было не произошел несчастный случай, но разве не мог он произойти каждый раз, когда я садилась на лошадь?

Леона стояла на том же месте, глядя в нашу сторону, и я поняла, что стала свидетелем ее слабости. Леона не хотела этого видеть. Она испугалась.

– Наари лошадь норовистая, – сказала мне Леона позже, когда мы вернулись в конюшню и начали обмывать теплой водой спины наших лошадей. От них валил пар. – Кинг не такой. Он туповатый. Такой и должна быть лошадь – туповатой и послушной.

– Я предпочитаю умных лошадей, – беспечно отозвалась я.

– Ты предпочитаешь чересчур умных лошадей, на которых подвергаешь себя опасности? Ты потеряла стремя и чуть не упала. Если бы тебе не удалось выпрямиться, она протащила бы тебя по всему манежу.

– Но этого не случилось.

Измученная Наари стояла совершенно неподвижно.

– Но могло случиться, – настаивала Леона. Я хотела ей возразить, но Леона продолжала: – Чем тупее лошадь, тем лучше. – Она хлопнула Кинга по шее. – Теа, наездники, случается, гибнут, падая с лошади. – Она отстегнула повод Кинга от поперечины. Наари вздрогнула от резкого звука, который издал металлический карабин, упав на бетонный пол моечного стенда. – Тебе следует попросить другую лошадь. Но, – добавила она, проводя Кинга мимо нас, – ты этого не сделаешь, потому что слишком гордая. А ведь лошадь – это оружие.

Я замерла, глядя на нее. В это мгновение я поняла, что у меня есть качество, которого нет у Леоны: я была бесстрашной. А это кое-чего да стоило!

– Умные лошади стараются не подвести своего наездника, – произнесла я. – Только их надо завоевывать. Тупые лошади, – я посмотрела на Кинга, – недостаточно любят своих наездников.

Леона пару секунд смотрела на меня, а затем поспешно отвернулась, взмахнув длинной белокурой косой, как хлыстом. Мы обе знали, что я права.

Я соскабливала со спины Наари следы от седла, когда передо мной снова выросла Леона.

– Я хочу кое-что тебе рассказать, – произнесла она совершенно спокойным голосом. – В моей семье все ездят верхом.

Я постучала скребком по стене. На пол упал клочок шерсти.

– Я знаю.

Мы все это знали.

– Да, – продолжала она, – все ездят верхом. – Она помолчала. – Моя сестра подошла к лошади сзади слишком близко. Лошадь ударила ее копытом в голову. Сестра умерла.

Я молчала.

– Она умерла три дня спустя. Это случилось очень давно. Я родилась позже. – Леона показала мне три пальца. – Лошадь была не виновата. Это была вина сестры, которая шла там, где нельзя было идти. Дело не в лошадях, Теа.

Она развернулась и стала удаляться, размеренно и широко шагая.

– Леона! – окликнула я ее.

Она обернулась.

– Что?

– Мне очень жаль, что твоя сестра умерла.

Я сделала шаг вперед, и хотя меня отделяло от этой девочки, от этой утонченной великанши не меньше двадцати футов, она сделала шаг назад.

Леона покачала головой.

– Это было еще до меня.

Глядя вслед удаляющейся Леоне, я поняла, что ее откровения отнюдь не означают, что дверь, ведущая в ее душу, приоткрылась, пусть слегка, но навсегда, как это было с Сисси. Хотя Леона была девушкой властной, она мне нравилась. Несмотря на то что сказала мне Сисси, я ощущала, что между нами существует связь. Мы были лучшими наездницами в лагере.

Мэри Эбботт встала на колени возле моей кровати.

– Теа, – прошептала она, – Теа.

Я открыла глаза. Луны не было, и в домике стояла темень, хоть глаз выколи. Я едва различала бледное лицо Мэри Эбботт. Мне было трудно дышать.

«Что?» – хотела спросить я, но голос мне не повиновался.

– Твое дыхание, – прошептала Мэри Эбботт, – оно меня разбудило.

Я села слишком резко и ударилась головой о днище кровати Эвы, чего со мной не случалось с самого первого дня в лагере. Мои волосы за что-то зацепились, и кожу головы как будто обожгло огнем. Я снова попыталась заговорить, но из моего горла вырвалось что-то напоминающее лай.

– Похоже, с тобой не все в порядке.

Я покачала головой и заплакала. Я не могла говорить и едва дышала. Ложась спать, я ощущала, что слегка простужена. У меня побаливали мышцы, но в целом я чувствовала себя нормально.

Тут ко мне подошла Сисси, отстранив Мэри Эбботт. Она взяла меня за руку, а другой рукой потрогала мой лоб.

– Зови Хенни.

Мэри Эбботт исчезла.

Сисси высвободила мои волосы из металлической сетки над головой.

– Ляг, – прошептала она.

– Теа?

Сверху свесилась голова Эвы.

Я попыталась заговорить. «Все в порядке», – хотела сказать я, но Сисси покачала головой.

– Молчи, – велела она мне.

Сисси не позволили проводить меня до Замка, где я провела ночь в комнате без окон под названием лазарет. Миссис Холмс заглядывала ко мне каждый час. Мой сон был прерывистым и беспокойным. Впервые за несколько месяцев я осталась в одиночестве и не слышала ничего, кроме убаюкивающего шума ветра, раскачивающего ветви деревьев за стеной. Я успела привыкнуть к звукам, которые издавали ночью другие девочки: Гейтс во сне тихонько похрапывала, Сисси изредка что-то говорила, в основном какую-то ерунду, пока Виктория не свешивалась вниз и не трогала ее за плечо. И всякий раз, когда я просыпалась и на какую-то долю секунды мне казалось, что я нахожусь дома и лежу в своей собственной кровати, меня возвращало к действительности шумное дыхание спящих вокруг меня девочек.

Я впала в беспамятство и начала бредить. Вставляя мне в рот градусник и придерживая его кончиком пальца, чтобы я не вытолкнула его языком, миссис Холмс старалась ко мне не прикасаться.

– Не надо, Теа.

Но я не унималась, продолжая вяло сопротивляться.

Ближе к утру мое дыхание стало совсем затрудненным, и у меня поднялась температура. Каждый раз, когда я просыпалась, мне казалось, что я дома.

Еще кто-то вошел в комнату вслед за миссис Холмс. Я увидела четкие очертания фигуры высокого и худощавого мужчины. Наверное, к этому моменту я уже все время бредила.

– Сэм! – позвала я, пытаясь подняться.

– Тс-с, – удержала меня миссис Холмс.

Я знала, что когда маме сообщат о моей болезни, она ко мне приедет. Она не сможет не приехать.