Вера Колочкова - Синдром пустого гнезда
Они долго еще обсуждали подробности задуманной над Сергеем каверзы, потом перенесли обсуждение на кухню, прихватив с собой бутылку коньяку. Потом гостья с удовольствием отобедала приготовленными для Сергея борщом и котлетами, от души похвалив Танины кулинарные способности, и, наконец, раскланялась. Закрыв за ней дверь, Таня без сил опустилась на диванчик в прихожей, тихо удивляясь самой себе. Нет, как это она позволила втянуть себя в такую глупую авантюру! Хотя и отказаться еще не поздно…
Взгляд ее снова упал на задвинутую в самый угол и так и не разобранную Сережину сумку. Нет, чего она тут стоит, на нервы действует! Надо ее убрать с глаз долой. Достать Сережины рубашки, сунуть их стиральную машину, а сумку – убрать!
Ногой выпихнув сумку на середину прихожей, она решительно расстегнула «молнию», вытянула из кожаного нутра скомканные рубашки, потащила их в ванную. Так и не дойдя до машины, остановилась, задохнувшись от чужого незнакомого запаха. Смесь табачного дыма и терпких японских духов. А на вороте голубой рубашки, Сережиной любимой… Что это? Две розоватые неясные полоски. След от губной помады.
Господи, неужели это именно с ней все происходит? Как это все тяжело, сил нет. Господи, пожалей, пожалей бедную женщину, пошли ей немного виноватости, чтобы она хоть частичку обиды «сожрала», как Ира по простоте душевной недавно выразилась.
Ну, пусть видимость виноватости, и то хлеб…
Заснуть в эту ночь Тане так и не удалось. Весь вечер телефон взглядом гипнотизировала в ожидании звонка от Сергея, потом сдалась, сама набрала его номер. А там – тишина, если не брать во внимание вкрадчиво фуфукающее по-английски известие про временную недоступность вызываемого абонента. Потом она долго лежала с закрытыми глазами, прислушивалась к звуку лифта. Ключ зашуршал в замочной скважине примерно в половине первого ночи – пришел, наконец. Прокрался сначала в ванную, потом на цыпочках в спальню зашел, лег на свою половину кровати. Заснул тут же. А она так и лежала, боясь пошевелиться. Только под утро ее сон сморил. Открыла глаза – а за окном позднее утро. Проспала, значит. Не слышала, как утром Сергей встал и ушел. Без завтрака.
Впервые, наверное, за всю супружескую жизнь она проспала хлопотливое утро. И вставать не хотелось. Валяться просто так тоже, конечно, не хотелось, да и привычки у нее такой не было – по утрам валяться. Дурное это, по сути, дело. Никчемное. И чувствуешь себя тоже никчемной, и мысли терзают никчемные. Сиротливо-упаднические, вязкие, как пластилин. Одна такая мыслишка побродила в голове немного, а потом из упаднической до настоящей философической разрослась. И была эта противная мыслишка о том, что многие женщины так живут, и ничего. Многие знают, что им родные мужья изменяют, и привыкают к этому обстоятельству, смиряются как-то… Учатся делать хорошую мину при плохой игре. Наверное, ей тоже надо научиться так жить. То есть лгать. Зацепиться за пресловутую мудрость жены-знайки и лгать. Ты знаешь, что я знаю. Я знаю, что ты знаешь, что я знаю. Только не уходи, голубчик. Фу, мерзость какая.
Содрогнувшись, она сбросила с себя одеяло, быстро встала с постели, с силой провела ладонями по лицу. Нет, не получится из нее жены-знайки. Она точно знает, не получится. А с другой стороны – что из нее получится? Одинокая гордая женщина не первой свежести? Вон из зеркала какое помятое лицо глянуло, будто не родное, не свое. Под глазами круги, на лбу поперечная морщина образовалась, сухие бледные губы подковкой сложились, оттого и выражение лица получилось больное, затравленное, не живое совсем. С таким лицом надо ложиться да умирать. А что? Дети, считай, пристроены, муж долго горевать не будет…
Ирин звонок застал ее на кухне, за чашкой кофе. Как говорится, умирать собирайся, а утреннего кофею испить – святое дело. С сахаром и со сливками. И обязательно из любимой большой кружки.
– Танюх, полный порядок, все идет по плану! – зажурчал в ухо сипловатый уверенный Ирин голос. – Как у тебя настрой, не сдулся за ночь?
– Не знаю, Ир. Я не спала всю ночь. Так плохо выгляжу, краше в гроб кладут.
– Да кому на фиг надо, как ты выглядишь? Тебе ж не под венец идти! Давай собирайся потихоньку. Я твоему Сергею уже позвонила, он встречу на четыре часа назначил. Говорит, ему так удобнее. А он у тебя ничего, вежливый такой… Сначала удивился, выспрашивать начал, какое такое дело у меня к нему образовалось, а потом по-деловому отрубил: в четыре, говорит, и точка.
– А этот… Как его зовут? Саша? Ты ему тоже позвонила?
– А как же! Все путем, Танюха! Я ему велела пораньше прийти, чтоб осмотреться на месте. Освоиться. И ты тоже пораньше подгребай, лады?
– Ой, а как я его узнаю?
– Да узнаешь, узнаешь! Он весь из себя видный такой, похож на Джигарханяна в молодости.
– Ир… А что мне надеть, как ты думаешь?
– Господи, Тань! Мы же с тобой все обговорили вчера! Надень что-нибудь такое… легкомысленное, вдохновенно волнующее. Ну, представь, что ты и в самом деле на свидание собираешься…
– Нет, Ир. Мне не представить.
– Да тьфу на тебя, зануда ты порядочная! С ума сойдешь с этими честными бабами… А в принципе надевай что хочешь. Не забивай голову. В общем, в половине четвертого Саша тебя ждет. Собирайся. И не вздумай свинтить, поняла?
– Поняла.
– Ну, давай… Не дрейфь, Танюха, прорвемся.
Нажав на кнопку отбоя, Таня кинула взгляд на часы и округлила глаза от удивления – время уже за полдень перевалило! Это ж надо так с ритма сбиться – сроду с ней такого не бывало. Всегда утро было утром, а обед – обедом. Жизнь текла ровно и размеренно, как теплый песок меж пальцев, и день был занят бытом, хлопотами и ожиданием – то Машки к обеду, то Сережи к ужину. Может, для кого такая жизнь скучна и постыла, а для нее – свой микрокосмос. И вылетать из него не хочется, и «прическу накручивать» не хочется, и «морду лица шпаклевать» тоже не хочется. И тем более думать, что бы такое надеть «вдохновенно волнующее». Потому что ни вдохновения, ни волнения в душе нет. Пусто там, одиноко и страшно.
Ровно в три часа она вышла из дома. Накрашенная, напомаженная и пахнущая духами, как неприкаянная феи ночи. Шла, опустив голову долу, – казалось, все оглядываются ей вслед и усмехаются нехорошо. Хотя на самом деле никто и не оглядывался. На самом деле ничем она от встреченных по пути женщин и не выделялась. А до ее собственного внутреннего дискомфорта уж точно никому дела нет.
День выдался для поздней осени довольно странным. Было тепло и ветрено, как ранней весной. И очень тревожно. Чем ближе подходила она к месту совершения задуманного ими с Ирой лицедейства, тем сильнее тревога перерастала в досаду. И даже не в досаду, а в злость. И впрямь – как это она согласилась участвовать в этом бездарном спектакле? Взрослая серьезная тетка, а повелась, как сопливая школьница. И блузку прозрачную напялила, и прическу наворотила, и ресницы накрасила так густо, что, казалось, они клацают друг о друга, как у куклы. Да еще и туфли на высоких каблуках надела, и походочка образовалась та еще, потому что приходилось все время задом вихлять, чтобы ногу ставить правильно. Скорее бы уж дойти, что ли…
