Вера Колочкова - Синдром пустого гнезда
– Ну что ж, богато, богато живешь… Ничего не скажешь…
Ира по-хозяйски прошлась по квартире, поджав губы и заложив руки за спину, потом надолго застыла около фотографий, развешанных по стене.
– А этот мальчишечка и есть Машуткин братец? То бишь твой младшенький?
– Да. Это мой Данечка, – с тихой гордостью, встав у нее за спиной, произнесла Таня.
– Ничего себе мальчишечка, хороший. Только взгляд какой-то малахольный. Он у тебя чего, не в себе немного?
– То есть как это – не в себе? – обиженно моргнула Таня. – Он очень даже в себе! Можно сказать, он полностью в себе и есть. Он у нас, понимаешь, очень талантливый, у него с детства особенное видение мира, свое, собственное. Он в художественной школе учится, в Питере. А потом будет в Мухинское училище поступать.
– Так я и говорю – вроде как он не от мира сего… А что в училище – это ничего, это тоже, знаешь, неплохо. Не всем же в университетах учиться.
Задохнувшись первой волной возмущения, Таня даже и слов сразу не нашла, чтобы рассказать своей гостье о том, что есть такое Мухинское училище. Да и гостья, впрочем, уже отвлеклась от этой темы, плюхнулась тяжелым туловом в кресло, внимательно огляделась в новом для себя интерьере. Потом перевела взгляд на пузатую бутылку, одиноко стоящую на столе, ткнула в ее сторону пальцем.
– А вот это ты зря, Танюха. Выпивка в твоей ситуации – последнее дело. Мозги напрочь снесет, и опомниться не успеешь.
– Да нет у меня никакой ситуации, Ир. Ничего ж не случилось. Да и не пью я, просто тревогу попыталась унять…
– Ну, это пока не случилось. Раз тревога есть, значит, жди, скоро случится. И ситуация у тебя, милая, самая что ни на есть паршивая складывается, ты это и сама понимаешь. У таких баб, как ты, плохие повороты в жизни гораздо тяжелыпе проходят, уж поверь моему опыту.
– У каких – у таких?
– Да у домохозяек, шибко мужиком обеспеченных. Когда от простой бедной бабы мужик уходит, ей ведь сидеть да это… релефси… лефрекси… Тьфу ты, чтоб вам провалиться с вашими умными словечками! В общем, ей ведь тосковать да коньяки распивать некогда! Ей же надо об дальнейшей жизни думать, как себя, бедную, в новой жизни материально обустроить! Такая баба, она ж от страху гораздо быстрее встрепенется да вперед побежит и сама с жизнью справится. А ты… Вот что ты умеешь, скажи?
– В каком смысле?
– Да в любом!
– Ир, я не понимаю… Ты так говоришь, будто я уже сейчас… Будто Сережа… Нет же ничего, кроме моих подозрений! Мне и предъявить ему, по сути, нечего!
– Да. Пока нечего. А когда будет чего, уже поздно будет. У них ведь, у мужиков, как это происходит, знаешь?
– Как? – упавшим голосом переспросила Таня.
– Да так! Утром ушел на работу твой мужик, а вечером пришел уже чужой. Чемодан собрал и поминай как звали… А ты оставайся, как яйцо облупленное. Жди, пока новая скорлупа нарастет. А может, она и вообще не нарастет. Всяко бывает.
– Да. У меня, например, точно не нарастет….
– Ну да. Потому что на сегодняшний день ты вся в своем мужике проживаешь, а самой-то тебя и нет. А это плохо, очень плохо, Танюха. Собственного бабского внутреннего заделья в тебе нет. Я уж не говорю о профессии… Что профессия! Дело наживное. Даже если твой разлюбезный тебя при деньгах оставит, все одно – не выкарабкаешься. Потому что на всю жизнь, как есть, порядочная и честная, в нем и останешься.
– Что ж, и в этом ты права, наверное… В том, что я растворилась в муже без остатка. Но что делать – по-другому я не умею.
– Ой, только не вздумай реветь, слышь? Чего ты?
– Я не реву…
– Ну да! Я же вижу, как рожей накуксилась! То есть лицом, конечно… Ты извини, я иногда словечком неокультуренным брякну не к месту, самой неловко становится. Кончай реветь, давай лучше думать будем, что делать. Надо же трепыхаться как-то, не сидеть сиднем!
– Что ж, давай…
– Вот и молодец! Это уже другой разговор пошел! Налей-ка мне рюмочку для почина…
Таня, торопливо смахнув брызнувшую на щеки слезу, резво принесла вторую рюмку, налила до краев, потом сунулась было на кухню за лимоном, но Ира в корне пресекла ее благие гостеприимные намерения:
– Да куда ты? Сядь! Потом закусывать будем. Сначала о деле поговорим.
Осушив до дна рюмку, она закрыла глаза, крякнула по-мужицки, со смаком, отерла ладонью губы, внимательно посмотрела на Таню:
– Значица, так, Танюха. Слушай меня сюда. Я вчера переговорила о тебе с одним мужиком, объяснила ему ситуацию. Он вроде согласен…
Душа внутри у Тани ухнула и свернулась от липкого страха клубочком, и пересохло во рту, и трудно стало дышать от стыда. Облизнув языком сухие губы, она пролепетала почти шепотом:
– Н-на что… согласен?
– Нет, вы посмотрите на нее, боже ты мой! На что согласен! Перепугалась, как соплюха пятнадцатилетняя! Ты что думаешь, я тебя в публичный дом поведу, что ли? Ага, размечталась!
– Ир, ну не надо… Просто мне эти разговоры сами по себе очень неприятны…
– Да поняла я, поняла. Ты не такая, ты ждешь трамвая. Потому и вариант для тебя нашла вполне сносный. Только для видимости. Он тоже, кстати, только на видимость согласился. В общем, его Сашей зовут. Ничего, симпатичный! Он у нас в доме квартиру снимает, один живет. Даже никакой завалященькой бабенки к нему не ходит, я наблюдала. А тут они с моим Пашкой разговорились, то да се… В общем, этот Саша о себе вот что рассказал…
Таня Ирино повествование о Саше, который «согласился для видимости», слушала и не слушала. По крайней мере, первую часть рассказа пропустила точно, где живописались его общечеловеческие «симпатичные» черты. На кой черт ей эти черты сдались? Пусть он хоть самый раскрасавец будет – зачем? Да и душа внутри, не желая выходить из своего оборонительного состояния, всячески этому рассказу сопротивлялась, толкаясь в голову вопросами: зачем, зачем? Однако сама по себе Сашина жизненная история произвела-таки на нее впечатление. Может, потому произвела, что историю эта Ира начала словами: «…они с женой полжизни так же хорошо жили, как и вы, душа в душу, а потом он в молодую девку втрескался, да так, что голову потерял». Именно за эту фразу Танино внимание и зацепилось. А дальше пошло еще интереснее.
Дальше этот неведомый и «очень симпатичный» Саша бросил жену с дочерью, развелся и уехал со своей молодой пассией в их город. Квартиру сняли, работу нашли. Он на производство работать устроился, поскольку «мужик рукастый и головастый», а пассия к большому фирмачу в секретарши подалась. Но «недолго музыка любовная играла», как выразилась в их адрес злорадная Ира. Потому как вскорости фирмач Сашину пассию себе в любовницы приглядел. И она, «стерва такая», не желая пренебрегать выпавшей на ее долю материальной перспективой, Сашу тут же бросила. Перетерпев в данном месте рассказа Ирино лирическое отступление на тему – чего еще от нынешних девок ждать? – Таня с огромным уже интересом дослушала этот грустный рассказ до конца. То есть до того кульминационного момента, когда Саша с повинной головой рванул в свой родной город к вероломно брошенным жене и дочери, да получил от ворот поворот. Пришел домой, а дочь ему в открытую дверь – вы кто такой будете, мужчина? Ах, отец? Который так называемый? Ну, в таком случае валите отсюда скорее, уважаемый и так называемый, потому как мамин новый муж, не ровен час, придет и вам от души накостыляет… В общем, ушел Саша оттуда несолоно хлебавши. Обратно сюда приехал. Теперь живет как перст, один, свое пропавшее семейное счастье оплакивает. И стало быть, не возражает оказать посильную помощь в спасении чужого семейного счастья. То есть ее, Таниного. Ну и Сережиного, само собой.
