Воровка - Тара Кресцент
Антонио смотрит на меня.
― Готова?
Я думаю о том, сколько раз он шлепал меня в моих снах.
― Ты даже не представляешь.
Его рука обхватывает мою.
― Расскажи мне.
Кровь приливает к моим щекам.
― Я фантазировала о том, как ты наказываешь меня за то, что я украла у тебя.
В его глазах пляшет огонек.
― Думаю, я могу это сделать.
Игры со шлепками с опасно привлекательным Антонио Моретти. Да, черт возьми.
Он толкает дверь. Комната, которая нас встречает, обставлена скудно. Ни ковра на цементном полу, ни картин на стенах. В центре стоит тяжелый деревянный стол, несколько стульев прислонены к стене. В хрустальной чаше лежат лубриканты и презервативы.
Сине-серые глаза Антонио останавливаются на мне.
― Какое у тебя стоп-слово?
― Красный.
― Красный ― остановиться, желтый ― притормозить и убедиться? ― уточняет он.
Я киваю.
Загадочная улыбка растягивается на его лице.
― Ты знаешь, что случается с ворами, которые крадут у меня?
Вот так, одним вопросом, воздух между нами заряжается эротическим предвкушением.
― Нет, сэр, не знаю. ― Мои внутренности сжимаются. ― Что ты собираешься со мной сделать?
― Я перегну тебя через стол, заведу твои руки за спину и отшлепаю по заднице. ― Он наклоняет голову. ― Снимай платье, Лучия.
Я делаю шаг в комнату. Антонио берет меня за руки и тянет к себе, я упираюсь в его твердое тело. Он обхватывает меня за талию, поддерживая.
― Сколько ты уже выпила?
― Всего полбокала вина. Это не повлияет на мою способность использовать стоп-слово.
― Хорошо. — Он отпускает меня и делает полшага назад. Выражение его лица становится строгим. ― Кажется, я велел тебе снять платье, Лучия. Поскольку у тебя проблемы с выполнением инструкций, думаю, мне придется тебя наказать.
Желание пронзает мое тело, как электрический ток. Антонио такой восхитительно строгий ― мне это нравится.
― Простите, сэр, ― шепчу я.
― Меня не интересуют твои извинения. ― Он подходит ко мне сзади и расстегивает молнию на моем платье, его пальцы касаются моей кожи. Его нежное прикосновение контрастирует с его резкими словами. ― И меня не интересуют твои оправдания.
Мое платье падает на пол лужей ткани.
Мое нижнее белье не представляет собой ничего особенного. Обычный черный бюстгальтер и такие же хлопковые трусики. Но когда я выхожу из платья, Антонио задерживает дыхание, и огонь в его глазах заставляет меня почувствовать себя самой красивой женщиной в мире.
― Великолепно, ― говорит он. Его руки сжимают мои бедра. ― Каждый раз. ― Его глаза не отрываются от моих. ― Сними лифчик и трусики, пожалуйста.
Он и раньше видел меня обнаженной. Но в этой ролевой игре есть что-то, что меняет динамику между нами и усиливает интенсивность. Я необъяснимо нервничаю, расстегивая застежку лифчика, мои ладони потеют, когда я снимаю трусики.
Когда я остаюсь обнаженной, Антонио подводит меня к столу и укладывает на него.
― Руки на стол.
Моя ноющая грудь прижимается к дереву, вызывая новый прилив жара. Я подчиняюсь его приказу, поднимаю руки перед собой и кладу ладони на поверхность.
― Хорошая девочка, ― одобрительно бормочет он. Его руки скользят по моей заднице, и мне требуются все мои силы, чтобы не шевелиться. Я хочу его прикосновений. Почувствовать его пальцы на моем клиторе, его рот между моих ног…
Его ногти царапают мою кожу, и я не могу сдержать всхлипов. Желание бурлит во мне, как пузырьки в шампанском, и, хотя я стараюсь, все равно не могу сдержаться.
Антонио надавливает на мою спину.
― Оставайся на месте, ― приказывает он.
― Я пытаюсь. ― В моем голосе звучат жалобные нотки, от которых я краснею.
Он усмехается.
― Старайся еще больше. ― Он проводит рукой между моих ног, и я прикусываю губу от нахлынувшего возбуждения. ― Вот как это будет, Лучия. Сначала наказание, потом удовольствие. — Он разминает мою ягодицу. ― Сколько шлепков, как ты думаешь? Десять? Двадцать? Это была очень ценная картина.
― Очень ценная картина, которая тебе не принадлежит, ― язвительно говорю я. ― Я просто хочу, чтобы она воссоединилась со своим настоящим владельцем.
Ошибка. Его пальцы погружаются в мои волосы.
― Я разрешал тебе говорить? ― спрашивает он, его голос опасно мягкий.
― Нет, сэр, ― сокрушенно отвечаю я. Я определенно получу наказание за то, что решила поумничать. ― Простите.
― Двадцать, я думаю.
Я сглатываю. Надо было держать рот на замке. По мне пробегает дрожь страха, которая исчезает, когда Антонио вводит один палец, а затем другой в мою киску.
Так хорошо. Так приятно, до мурашек по коже.
Он обводит мой пульсирующий клитор.
― Тебе не обязательно их считать, ― говорит он спокойно, как будто его прикосновения не сводят меня с ума. ― Ты можешь кричать, можешь стонать. Но ты не должна двигаться и твои руки должны оставаться на месте. ― Он проводит ногтями по моей спине ― легкое прикосновение, от которого я едва сдерживаю стон. ― Если твои руки пошевелятся, мне придется начать все сначала.
― Я понимаю.
Шлепок. Первый шлепок достаточно сильный, чтобы разогреть меня, но не настолько сильный, чтобы причинить боль.
― Спасибо, сэр, ― машинально говорю я. Давно я этого не делала. Слишком давно. Я делаю глубокий вдох, закрываю глаза и погружаюсь в ощущения.
― Такая хорошая девочка, ― говорит он. ― Такая вежливая. ― Его рука опускается на мою левую ягодицу. Я всхлипываю, но потом он гладит мою кожу, и боль превращается в прилив удовольствия. ― Когда ты впервые поняла, что тебя возбуждают кинки (использование
