Татьяна Ковалева - С тобой навсегда
— Да, это точно! — улыбается Кандидат. — Но я пришел поздравить тебя…
— С чем? — я поворачиваюсь к нему всем корпусом — неужели знает уже?
— Как с чем? С квартирой, разумеется.
— Ты опять ходил по театру и наводил справки? — я готова наброситься на него с кулаками.
— Ничуть!.. — Кандидат пожимает плечами, а глаза его на мгновение становятся тревожными. — Вернее, я не ходил по театру, а сразу зашел к тебе в приемную. Хотел пригласить в одно место. И тут начальника твоего увидел, разговорились…
— Разговорились… — я с укоризной качаю головой. — Ты неисправим. Ты продолжаешь в том же духе.
— Это все детали! — возражает Кандидат. — Это мелочи, которые быстро уходят и забываются. Я хочу сказать о другом: мы с тобой соседи теперь.
— Какие такие соседи? — не понимаю я.
— Самые настоящие! Ты получила квартиру в соседнем доме. Загляни в ордер…
Я беру ордер. Точно: улица та же, номер дома — тот же, корпус — другой…
«Вот ведь угораздило!»
Кандидат обиженно восклицает:
— На тебя глядя можно подумать, что ты недовольна. А? Нет, ты скажи, что рада… скажи… А?..
Я вздыхаю и не отвечаю ему. Думаю сейчас о том (обреченно думаю), что, наверное, вряд ли мне когда-то вообще удастся отвязаться от этого человека. Он такой толстый и неповоротливый, однако умеет быть всюду — и едва ли не одновременно. Он и на работе меня обложил, и на улице проходу не дает; он и дома мне заслонил телесами дверь. И скоро вообще перекроет кислород. И тогда запищу я жалобно и придушенно, как только что пищал несчастный общежитский стул.
— Подружек ждешь? — спрашивает он.
— Жду.
— Будем ждать вместе, — он усаживается поудобнее, рискуя сломать стул. — Хочу предложить свою помощь. У меня машина все же. Вместительный багажник… салон… хотя вещей у тебя, я так понимаю, — не густо, — похоже, это обстоятельство радует Кандидата; он усматривает в этом какие-то перспективы для себя. — А потом поедем кой-куда…
У меня вырывается насмешливое:
— На улицу кой-кого?
— Именно! — он улыбается, юмор иногда доходит до него, каким-то образом пробивается через бронежир.
Так за легкой перебранкой коротаем время.
Вера и Надя являются скоро и поздравляют меня. Весь театр уже знает, кому досталась однокомнатная квартира.
Подруги в житейском плане оказываются опытнее меня, хотя я знаю, что собственных квартир они еще не получали. Девочки берут ведра, стиральный порошок, ветошь, переодеваются во что-то старенькое и загружаются в кандидатский «мерседес».
Кандидат кривится, конечно, но терпит их присутствие.
А они щебечут без умолку…
Наконец дождалось мое сердце — мы приезжаем.
Квартира, само собой, хороша! Однокомнатная! Дефицит!
Я впервые обхожу свою жилплощадь, вступаю в права владения. Дышу своим воздухом, купаюсь в своем пространстве. А девушки сразу принимаются за уборку. Одна моет полы, другая — окна. Кандидат топчется в прихожей. Даже не топчется, а поджимает лапки — как кот на мокром асфальте; это потому что всюду наплескано воды.
Надя глядит на Кандидата с сочувствием, говорит:
— Люба, вы бы ехали куда-нибудь! Мы тут сами справимся…
И Вера подхватывает:
— Действительно, Люба! Пожалей молодого человека…
Удовлетворившись осмотром квартиры, я соглашаюсь с подругами: надо Кандидата уводить.
Беру его за рукав:
— Ну что, молодой человек! Поедем «кой-куда»?
Уже в машине он заводит старую песню:
— Люба, хочу тебя с мамой познакомить.
— Ах, нет! Это дело слишком серьезное! — отвечаю я первое, что приходит в голову. — К этому надо специально готовиться — а не так наскоком!
— Ну почему наскоком? Мы давно ведем этот разговор.
— Нет, нет, Вениамин, в другой раз как-нибудь. Еще представится случай. Мы ведь соседи теперь!
Но Кандидат уговаривает меня:
— Люба, я очень прошу! Это ведь тебе совсем не трудно. И, поверь, ни к чему не обязывает… Я специально ставлю на этом акцент — ни к чему. Понимаешь, я просто хочу показать маме, с какой хорошей девушкой дружу. Порадовать хочу пожилого человека. Мы покажемся ей, обменяемся парой фраз и все. Никакого официоза.
— Ну хорошо. Если только парой фраз… — наконец сдаюсь я.
И мы едем по направлению к центру.
Скоро приезжаем в красивейший из районов Петербурга; район этот я неплохо знаю, поскольку много раз прогуливалась по нему. Здесь недалеко канал Грибоедова и знаменитый храм Спаса на Крови, воздвигнутый на месте гибели государя Александра II. В одном из старинных очень престижных и дорогих четырехэтажных домов на втором этаже — семикомнатная квартира Кандидата «с мамой и двумя служанками».
Входим в подъезд, поднимаемся по широкой лестнице с массивными мраморными перилами. На лестничной площадке между первым и вторым этажами Кандидат останавливается. До меня тут доходит, что останавливается он, чтобы отдышаться. Одышку свою он не может от меня скрыть, хотя и пытается. Глядит на меня как-то виновато, тяжело переводит дух.
И проводит отвлекающий экскурс:
— Тут, Люба, мы живем недавно — года полтора. А раньше жили в «хрущевке». Дом этот непростой. Кто тут только ни обитал!.. И какой-то архитектор российский, и профессора Академии, и старой школы врачи, и даже, говорят, генерал, один из героев Шипки…
Я осматриваюсь, но, кроме лестницы и перил, ничего не вижу:
— А сейчас?
Он уже как будто отдышался:
— О, сейчас тут полнейший интернационал! Я уже познакомился кое с кем. На первом этаже — поляк какой-то, на втором, напротив меня — финн, выше — латышская семья. Еще — черные какие-то недавно появились. Не знаю, что за фирма. Но, кажется, торгуют на рынке. Деньгами сорят, подлецы…
Мы поднимаемся дальше. Я оглядываю огромные ажурные окна, богатую лепнину под потолком. Каблучки мои постукивают по стертым мраморным ступеням, стук уходит по лестнице вверх и возвращается помноженный эхом.
— Красиво! — восклицаю я. — Умели строить в старину.
Мы останавливаемся у высокой двери — она под потолок, наверное, в два моих роста. Обита дорогим черным дерматином. Бронзовая ручка с головой льва.
Кандидат открывает дверь большим ключом. Пропускает меня вперед. Но я не спешу проходить. Трогаю дверь, которая так впечатлила меня. Она очень тяжелая, наверное потому, что дубовая, — у меня едва хватает силы, чтобы сдвинуть ее.
— Какая! — говорю восхищенно.
Кандидат с улыбкой кивает:
— Эта дверь — предмет моей гордости! Ей, пожалуй, лет сто, а может, двести. Она была тут всегда. И всегда будет — несмотря ни на какие перемены в стране, во всем мире. Она переживет многие войны. Дверь эта — как символ…
