Развод. Его холодное сердце - Дарина Королёва
— Ты следишь за мной? — спросила я, когда мы сели в машину.
— Нет, — он притянул меня к себе. — Я охраняю то, что принадлежит мне.
— Я тебе не принадлежу!
— Ещё нет, — он заправил прядь волос мне за ухо. — Но будешь. Я же вижу, как ты дрожишь от моих прикосновений.
— Это от страха, — соврала я.
— Нет, meleğim. Это от желания. — его пальцы скользнули по моей шее. — Ты боишься не меня. Ты боишься того, что чувствуешь.
Я отвернулась к окну, пытаясь скрыть, насколько он прав.
* * *
Однажды он спросил о моей работе. Внимательно выслушал про исследования в кардиохирургии, про новые методики операций, про мои планы...
А на следующий день:
— Профессор Демир ждёт нас в пять, — как ни в чем не бывало сообщил он за обедом.
— Кто?
— Лучший кардиохирург Турции. Ты же хотела обсудить новые методики шунтирования? Он как раз разработал инновационный подход.
Я не знала — злиться на его самоуправство или таять от такой заботы.
А ещё я замечала странности. Вооруженная охрана, следующая за нами тенью. Напряженные разговоры по телефону. Однажды я случайно увидела у него пистолет...
— Это опасно? — спросила я, кивнув на кобуру под пиджаком. — То, чем ты занимаешься?
— Жизнь вообще опасная штука, — он поцеловал меня в висок. — Но я знаю, как защитить то, что мне дорого.
Каждый вечер я говорила себе — всё, хватит. Нужно прекращать эти встречи, эти "случайные" совпадения, эти обжигающие взгляды...
А потом он появлялся — властный, нежный, загадочный. И все мои решения рассыпались как карточный домик.
* * *
В тот вечер мы снова были на его яхте. Закат растекался по Босфору расплавленным золотом, чайки кричали над водой.
— О чем думаешь? — его руки обвились вокруг моей талии сзади.
— О том, что это безумие.
— Почему?
— Потому что... — я повернулась к нему. — Мы из разных миров, Давид. У тебя свой мир — деньги, власть, традиции. А я...
— А ты — моё спасение, — он провел большим пальцем по моим губам. — Моё исцеление. Я с первого взгляда понял — ты та, кого я ждал. Та, кто растопит лёд в моём сердце.
— Не смотри на меня так, — прошептала я.
— Как?
— Будто я принадлежу тебе.
— А разве нет? — его пальцы скользнули по моей шее. — Разве твое сердце не бьется быстрее, когда я рядом? Ты же врач, Катья. Скажи — это нормальный пульс?
И я сдалась. В который раз. Потому что его поцелуи были как пламя, а я уже не могла притворяться, что не хочу сгореть.
Той ночью мы занимались любовью прямо на палубе. Звезды отражались в воде, ветер с Босфора путался в моих волосах, а его руки... Его руки были повсюду, словно он хотел изучить каждый сантиметр моего тела, присвоить, пометить как свою территорию.
— Ты моя, — шептал он. — Навсегда моя.
А я... я просто тонула в его глазах, черных как ночное море. И уже тогда, наверное, понимала — это конец моей свободы. Начало плена, из которого не будет выхода.
Но разве можно было устоять? Разве можно было не влюбиться в этого невозможного мужчину, который одним взглядом заставлял моё сердце биться чаще?
Я была обречена. С первого дня. С первого взгляда. С первого поцелуя.
И лучше бы я тогда послушала голос разума.
Но разве сердце умеет слушать?
ГЛАВА 29
Флешбэк
А потом... я просто сбежала.
Купила билет тайком, пока он был в отъезде на важных переговорах.
Всё стало слишком... слишком. Я слишком потеряла голову. Слишком растворилась в нём, в его мире, в его любви. Я слишком влюбилась — до дрожи в коленях, до остановки сердца от одного его взгляда. В очень непростого человека из другой страны, из другого мира. Который был не для меня.
Он звонил. Каждый час. Каждую минуту. Я выключила телефон.
Его голос в автоответчике:
"Катья, любимая, где ты? Что случилось? Поговори со мной..."
Я улетела в Питер, не попрощавшись. Впервые в жизни обманула — его, себя, нашу любовь.
А через три недели тест показал две полоски…
* * *
В государственной клинике пахло хлоркой и безысходностью.
Я заполняла карточку дрожащими руками, пытаясь не думать о том, что делаю. Не думать о ребёнке.
Не думать о глазах Давида, его улыбке, его руках…
— Екатерина Владимировна? — медсестра заглянула в кабинет. — Проходите.
— Она никуда не пойдет.
Этот голос. Я бы узнала его из тысячи. Из миллиона. До конца жизни.
Давид стоял в дверях — в черном пальто, с белым от злости лицом. От него веяло такой яростью, что воздух, казалось, потрескивал.
Как он узнал? Откуда?
Хотя о чем я — у него везде свои люди. Наверное, следил за мной с первого дня прилета.
— Выйдите все, — его голос был страшен.
— Вы не имеете права... — начала было врач.
— Вон! — рявкнул он так, что задрожали стекла.
Когда дверь закрылась, он медленно повернулся ко мне. Я никогда не видела его таким — будто само воплощение гнева в человеческом обличье.
— Значит, вот как? — каждое слово падало как камень. — Убить моего ребенка?
— Это не твой ребенок, — я вздернула подбородок. — Это мое тело, и я...
— Твое тело? — он оказался рядом одним движением, схватил за плечи. От него пахло дорогим парфюмом и яростью. — А где было твое тело, когда ты стонала подо мной? Когда умоляла не останавливаться? Когда шептала, что любишь? Это тоже была ложь?
— Прекрати! — я вырвалась. — Это мой выбор!
— Нет, — он произнес это так тихо, что стало страшно. — Это мой ребенок. Моя кровь. Часть меня. И если ты хоть пальцем...
— То что? — я вскинула голову. — Убьешь меня?
Он побледнел еще больше. В черных глазах мелькнуло что-то похожее на боль:
— Я скорее себя убью. Ты носишь моё дитя, часть меня. Плоть от плоти. Как ты можешь даже думать...
— Я не готова! — крикнула я. — Не готова к твоему миру, твоим правилам! К тому, что ты решаешь всё за всех! К тому, что я должна быть такой, какой ты хочешь!
— Это всё не имеет значения, — он вдруг опустился на колени. Давид Шахин — на коленях. Человек, перед которым склоняли головы сильные мира сего, стоял передо мной на коленях в обычной районной поликлинике.
Он прижался лицом к моему животу:
— К черту всё. Только ты и я. И наш ребенок. Я люблю тебя, слышишь? До безумия люблю.
— Давид...
— Выходи за меня.
— Что?
