Вне игры - Настя Орлова
О, если она не помнит… Какой смачный удар по моему эго: у меня ведь до сих пор во рту горечь от злости на самого себя за нерешительность. И она так смотрела… Так смотрят, когда желания взаимны. А мои были предельно просты – прижаться губами к ее рту, проникнуть языком глубже и понять, такая ли она сладкая, какой кажется на вид.
К черту!
Перекатившись на живот, беру в руки телефон и пишу Рите:
«Какие планы на вечер, Воскресенская?»
Глава 22
Рита
– Ритуль, уже уходишь?
Обернувшись в дверях, встречаю удивленный взгляд Елены Валерьевны Евсеевой, директора благотворительной организации, которая помогает женщинам, попавшим в трудную жизненную ситуацию. Когда-то я пришла сюда как пострадавшая в поисках ответов и утраченного ощущения безопасности, а в итоге уже больше года работаю в центре волонтером. Сколько сломанных девчонок прошли мимо меня… На их фоне даже моя собственная печальная история не кажется настолько дикой.
– Да, за мной приехали, – говорю с улыбкой, которая, впрочем, и так не сходит с моего лица с тех пор, как Никита написал мне этим вечером. Я терпеть не могу самообман – я ждала и хотела, чтобы он появился, и, наверное, если бы он этого не сделал, я бы связалась с ним сама.
– А как же ужин?
По традиции волонтеры всегда остаются на ужин в центре. Я, например, за два года не пропускала его ни разу. И не потому, что мне нравится, как готовит местный повар, а потому, что здесь я давно ощущаю себя в компании друзей. Нужной и важной. Как дома.
– Сегодня без ужина. Не волнуйтесь, Елена Валерьевна, – поясняю я, видя обеспокоенность на лице женщины, которую все в центре считают ангелом. – Я обязательно поем в другом месте.
– Тогда доброй ночи, девочка.
– И вам.
Выхожу на улицу, на ходу застегивая молнию на толстовке. Взглядом ищу машину Никиты. Но машины нет, а Никита есть. Стоит у пешеходного перехода, задумчиво ковыряя носком модной кроссовки тротуарную плитку. Меня он не видит, поэтому у меня есть пара секунд, чтобы перевести дыхание – оно предательски сбилось, стоило мне поймать в поле зрения широкоплечую фигуру Любимова.
Я так рада его видеть, что мне даже удивительно. Словно мы не провели вместе половину вчерашнего дня. Дня… и ночи. Это как вспышка. Несмотря на пронизывающий ветер с реки, мне становится тепло. И ощущения у меня в груди – будто там что-то медленно волнуется и дребезжит – до боли напоминают давно забытое, что-то, что я не только не надеялась, а осознанно не хотела больше испытывать.
Я делаю шаг вниз по лестнице и замираю, потому что в тот же момент Никита поднимает голову и наши взгляды сцепляются, как звенья цепочки. Все время, пока я лечу к нему, а он идет ко мне, никто из нас не нарушает эту зрительную связь.
– Привет, – выдыхаю я, счастливо улыбаясь, оказываясь не в силах побороть эту естественную реакцию на его приезд.
Никита молчит. Делает шаг вперед, внезапно обхватывает ладонями мое лицо, запрокидывает мою голову, а сам наклоняется навстречу.
– Рит, я собираюсь тебя поцеловать, – говорит скороговоркой, не здороваясь. – Если ты хочешь сказать «нет», у тебя есть пять секунд.
От его прямоты я теряюсь. Сердце колотится. Мысли скачут в голове, опережая одна другую. Хочу ли я сказать «нет»? Вчера я ждала его поцелуя. А сегодня, когда голова абсолютно трезвая, когда интуитивно я уже чувствую, во что превращаются эти фиктивные отношения…
– Пять, – выдыхает Никита, словно действительно считал. И в следующую секунду его губы накрывают мои.
От неожиданности я ахаю, и Любимов тут же этим пользуется: его язык проникает в мой рот, нежно трется им сначала о мой язык, а потом в мимолетной ласке касается нёба. Ни доли сомнения, ни секунды заминки… Никита целует меня так, будто мы с ним тысячу раз делали это прежде, словно этот момент для нас обоих был логическим завершением того, что началось там, на заднем дворе дома, во время юбилея отца. Может быть, еще раньше – когда наши глаза впервые встретились на вечеринке «Кометы».
Мне даже не приходит в голову сопротивляться: вместо того чтобы напрячься, в крепких руках Никиты я расслабляюсь, позволяя потоку чувств подхватить меня и нести вперед. Туда, где я сгораю в пламени, которое обволакивает мое тело, не пропуская ни единой клеточки, так что в какой-то миг я почти уверена, что в конце этого безумия превращусь в пепел.
Наконец Никита поднимает голову. Я смотрю на него, испуганная и очарованная одновременно, не понимая, что делать и что говорить, как справиться с этим жарким огнем, бушующим в теле, и сладкой тяжестью, сосредоточившейся в груди.
– Все плохо, Рита. – Одна-единственная фраза и отрывистый вздох. Никита выглядит по-настоящему расстроенным.
– П-плохо? – заикаясь от волнения, повторяю я, как болванчик. Мне показалось, что это был потрясающий поцелуй. Лучший в моей жизни.
– Очень, – подтверждает он, делая шаг назад, засовывая руки в карманы, словно больше не хочет меня касаться. Лицо его становится суровым и мрачным, что совсем ему несвойственно.
– Почему? – спрашиваю я, неловко облизывая кончиком языка губы, на которых все еще сохранился его вкус.
– Потому что мне понравилось. И я хочу еще, – отвечает он, прямо и как-то даже нагло глядя мне в глаза, словно испытывая на прочность. – Это не входило в планы.
Он прав. Поцелуи не входили в наши планы. Да господи, если подумать, то в мои планы не входила ни одна из встреч, которые произошли после юбилея отца.
Мне вдруг становится не по себе – будто только сейчас до меня начинает доходить изнанка этого невинного на первый взгляд розыгрыша, который мы устроили для родителей.
– Ничего. Это… – В инстинктивном защитном жесте я обхватываю себя руками. – Это просто поцелуй. Ничего страшного не произошло.
Я произношу это почти небрежно, будто мне действительно все равно. Но сама чувствую фальшь. То, что произошло, – непросто и по-настоящему страшно. Никита сказал, что хочет еще. Я ведь тоже. Одного поцелуя мне недостаточно. Было бы проще, если бы его не было вовсе. Тогда я смогла бы удержаться на расстоянии от него, а как это делать теперь, когда я знаю, каково
