Малыш, который живет под крышей - Дарья Волкова
Смыть с себя всё. Чужие запахи. Чужой вкус. Чужие руки. Чьи-то слюна, пот, сперма. Зачем ей это всё? Зачем она это делает? Но что-то толкает дальше, несмотря на чувство отвращения к себе после. Идти вперёд. Дойти до края. Или доказать себе, что она и в самом деле – такая. Убить в себе все, что еще сопротивляется. И стать той, какой, не задумываясь, сделал ее Лекс.
Трёт кожу до красноты, так, что больно становится. Боль немного отрезвляет, сдувает туман алкоголя с мыслей. И становится еще стыднее и гаже. Она трёт мочалкой сильнее. Кожа горит. Плечо горит. Стереть бы эту татуировку. Стереть бы память. Всё стереть.
Резко выворачивает кран влево. Тёплую воду сменяет ледяная струя. Кира отодвигается в дальний край ванны, но воду теплее не делает. Сидит, обняв себя за колени, трясясь от холода и покрываясь пупырышками. Сидит, мёрзнет и трезвеет. Только слезы из-под ресниц – горячие.
Дёргается дверная ручка. Голос матери из-за двери окликает. Кира лишь сильнее прижимает лицо к коленям. Ей нечего сказать матери сейчас. Ей просто стыдно и хочется побыть одной. Голос звучит всё настойчивее, громче, слышно, как всё сильнее дёргается ручка. Мама, пожалуйста, не сейчас. Оставь меня в покое сейчас. Я знаю, что я дрянь. Но давай поговорим об этом утром? Хлипкий шпингалет с хрустом вырывается из косяка. Дверь со стуком отлетает в сторону.
– Кира, почему ты не открываешь?!
Кира машинально прикрывает себя руками, хотя это всего лишь мать. Которая видела ее голенькой в детстве. Которая дала ей жизнь.
– Мама… Ты чего?.. Что случилось?
Взгляд Раисы Андреевны сканирует фигуру дочери, сидящей в ванне и прикрывающейся руками. И почему-то именно на руки – особенно пристально смотрит. А потом взгляд резко перемещается к полочке под зеркалом, где стоит стаканчик для щёток… крем… бритва. И Кира вдруг понимает, почему оказался сломанным шпингалет на двери в ванную.
– Мама! Ты что подумала?! Что я тут вены себе режу?! – Алкоголь, что не выветрился после ледяной воды, испаряется сейчас – под действием адреналина. – Кто режет вены безопасной бритвой?
– Всё можно сделать – было бы желание… – Раиса Андреевна вдруг хватается рукой за косяк и медленно оседает на пол. – Ты прости меня, родная, за то, что я тебя ударила. А ты тут так долго… не отвечаешь… Полгода назад в Калининском районе случай был… суицид как раз безопасной бритвой. Не успели… не спасли мальчика… – Раиса Андреевна приваливается боком к серой плитке и прикрывает глаза. Медленно стекает из-под ресниц слеза. Одна, вторая. – Хорошо, что я ошиблась. Ты прости меня, Кирюша. Прости, доченька.
Кира встаёт. Ее трясёт от холода и стыда. Протягивает руку, кое-как кутается в полотенце. Держась за стену, выбирается из ванны и садится на пол рядом с матерью. Утыкается носом в материнское плечо.
– Мам… Это ты меня, дуру, прости. Всё хорошо. Правда, – переплетает свои пальцы с мамиными. – Не плачь. Пожалуйста, не плачь. Я больше не буду.
– Господи, руки ледяные, Кира! – Мать сжимает ее пальцы сильнее. – Пойдём под одеяло, в постель.
– Нет, – мотает головой дочь. – Ты лучше обними меня крепче, мама. И скажи, что любишь, хоть я и дрянь.
– Люблю, конечно! – Материнские руки обнимают тонкие плечи дочери. – И не говори о себе глупостей. Ты у меня самая лучшая. Просто тебя обидели.
Кира всхлипывает, прячет глубже лицо в тонкую шаль на маминых плечах.
– Поплачь, родная, поплачь.
И в ту ночь ледяной осколок, что попал ей в глаза и из-за которого Кира видела себя в искажённом, уродливом свете, вышел со слезами. Но второй, попавший в сердце, оставался там еще долго. И человек, вытащивший этот осколок, оказался героем совсем другой сказочной истории, не имеющей никакого отношения к осколкам зеркала злого тролля.
Объект девятый: Казанский собор
– Пустяки! Дело-то житейское!
Она прошла метрах в трёх от него. А он всё гадал – упадёт или нет? Штормило Киру Артуровну на девять баллов – как характеризовал подобное состояние Семён Семёныч Драгин. Неудивительно – да еще на таких каблуках.
Интересно, куда она? В туалет? И тут же чертыхнулся про себя. Тупит. Плащ, сумочка на плече. На улицу, курить. Макс бросил взгляд в сторону Козикова. Влад с довольным видом уже с кем-то говорил по телефону. Вот и отличненько. Макс поднялся с места. Самое время задать Кире Артуровне пару вопросов.
Она действительно была на улице. И действительно курила.
– Ну и как это понимать? – Макс не стал утруждать себя преамбулами – на улице не лето, а он в рубашке, без куртки.
Кира задрала голову, выстрелив вверх струёй дыма.
– Небо ясное…
– Чего?
– И звезды такие крупные…
– Кира! Какие звезды?!
– Кажется, это Кассиопея. Мне дядя Паша показывал… В виде буквы «W». Ты видишь ее?
Ошарашенный внезапным уроком астрономии, Макс промолчал.
– Тиха сентябрьская ночь… – неожиданно и нараспев продекламировала Кира, всё так же глядя вверх. – И звезды быстро поредели. Играл ли кто-то на свирели? И да, и нет, лихая дочь.
– Снова Евтушенко? – Макс старательно пытался не удивляться. Ничему не удивляться.
– Нет. Это Кира Биктагирова.
– Ты пишешь стихи?! – Не удивиться не вышло.
– Какая же молодая влюблённая дура не пишет стихов?
– Кира! – Он взял ее за плечи и повернул лицом к себе. – Что происходит? Почему ты здесь с Владом? Ты же говорила, что он тебе не нравится. Кира! У тебя с ним роман? Отношения? Что? Стихи для него?
Она снова запрокинула голову и хрипло расхохоталась. Макс тряхнул ее за плечи.
– Ай! – Кира схватилась за висок, чуть не подпалив себе волосы. – Не тряси меня!
Он отобрал у нее сигарету и швырнул в урну.
– Прекрати ржать и скажи толком: что у тебя с Владом?
– Я хочу курить… – пробормотала Кира и полезла в сумочку. – Зачем ты у меня сигарету забрал?
– Я сейчас и всё остальное заберу! – Макс чувствовал, что терпение стремительно покидает его. – Дай сюда и рассказывай!
– Не отдам! – Она вцепилась в сумочку.
Ну не драться же с пьяной девицей из-за дамской сумочки? Максу пришлось стоять и, стиснув зубы, терпеть. И наблюдать, как она достаёт пачку. Как вытряхивает из нее очередную сигарету, уронив попутно несколько на мокрый асфальт. Как, сведя брови, разглядывает рассыпавшиеся сигареты у себя под ногами. Как потом прикуривает – с пятой попытки.
– Ну?! Что у тебя с Козиковым?
– У меня с ним секс, – неожиданно чётко
