Хэппи-энд для дьявола - Luchistyia
Она ждала, затаив дыхание. Решимость и трепетная надежда — странная смесь. Шанс, но и границы, которые он обязан уважать. Сердце колотилось, бешено барабаня о рёбра. Бесполезно? Снова сломает?
Никита кивнул, не в силах говорить. Согласие давалось с трудом. Облегчение и ужас от собственного недостойности боролись внутри. Вопрос застрял в горле: *Зачем?* Зачем она дает ему шанс, имея все причины ненавидеть? Но он боялся. Боялся, что если заговорит, она уйдет.
— Пожалуйста… останься… Дождь… ты можешь заболеть… — прошептал он, голос хриплый, еле слышный. Он балансировал на грани, одно неверное слово — и она исчезнет. Он цеплялся за этот шанс, как за соломинку.
Её слова были ударом. Радость смешалась с ужасом. Он не заслуживал прощения, он оставался тем же, кто причинил ей боль. Страх прикоснуться, страх снова её разочаровать. Мысли кружились, задыхаясь от внутреннего конфликта — надежда и страх, счастье и горькое чувство собственной никчёмности. Он молчал, потерянный, словно призрак, обречённый скитаться в этом липком коконе боли и сомнений.
Жанна медленно кивнула, притворяясь, что полностью доверяет Никите. На самом деле, страх сковывал её изнутри. Она соглашалась, делая шаг навстречу, но всё ещё ощущала себя на краю пропасти. Это было скорее демонстрацией её решимости бороться за себя, за своё будущее, чем истинным доверием. Глубоко внутри она всё ещё считала его своим мучителем, и ожидание его возможной агрессии не оставляло её ни на минуту. Каждое шорохе, каждый скрип двери вызывал в ней острое чувство тревоги, ожидание неминуемой атаки.
Никита повёл её в гостевую спальню. Он понимал, что она боится, и чувствовал себя ужасно от этой мысли. Сон не приходил к нему. Каждый раз, когда его затягивало в пучины дремоты, он просыпался в холодном поту, думая, что всё, что произошло на кухне — всего лишь сон, прекрасный, нереальный сон. Каждый раз, отвергая сон, он боролся с призраком своего прошлого. Но, наконец, измученный, он сдался и заснул глубоким, спокойным сном.
Глава 23
Никита, тем временем, посещал доктора Агапова. Врач радовался, видя когда-то маленького мальчика, за которым он присматривал, когда лечил его мать, но одновременно и огорчался — он надеялся, что Никита избежит этой участи.
Первый приём был посвящён абстрактным темам. Никите было сложно открыться. Он затронул тему своей болезни, но не как медицинский диагноз, а как метафору. В тринадцать лет его отправили в психиатрическую лечебницу. Там он чувствовал себя чужим. Не таким, как другие пациенты. Он не был как те, кто пугал его разговорами с самим собой, кто обвинял окружающих в демонах и инопланетянах, или же считал себя магом из другого мира. Он не был и врачом, способным им помочь. Врачи казались ему почти святыми. Они пытались помочь, жалели его, но не понимали его. Никита повторял, что с ним всё в порядке. Но в лечебнице, где все «нормальные» кричали о своей нормальности, существовало негласное правило: не доверять пациентам.
В шестнадцать начались кошмары и воспоминания — голоса матери и его собственные. Голоса утверждали, что он в порядке, что он красив, что его голубые глаза излучают притягательность. Тогда он впервые соблазнил молодую медсестру-стажёрку. Ему был нужен только секс. Она же видела в нём несправедливо обвинённого горячего парня. Её манила его таинственность и сложная судьба. Она возомнила себя Харли Квин. Когда её уволили, у Никиты началась апатия. На групповой терапии он заикнулся о голосах, которые велели ему умереть. Он сломал жизнь той наивной девушке, и эта мысль давила на него. Он почувствовал, что достоин смерти. Врачи облегчённо вздохнули, выписали успокоительные, поставив диагноз: шизофрения, начальная стадия.
Никита тоже облегчённо выдохнул. Он был таким же, как все остальные пациенты. Раньше он чувствовал себя изгоем среди них, считая себя нормальным, в отличие от них и считался изгоем. Но диагноз дал ему надежду на принятие ими и лечение, также наожиданно на освобождение. Два года он принимал таблетки, они стали частью его жизни. За примерное поведение его выпустили.
Выйдя, он понял, что теперь отличается от "нормальных" людей. Не нужно было больше изображать сумасшедшего, но не зная, как себя вести среди здоровых, он перенял манеру поведения отца: хмурый, мрачный, циничный, использовавший людей как инструменты, холодный и безжалостный. Отец был доволен. Окружающие же сторонились его, опасаясь чего-то, чувствуя его опасность. Его изгнание из общества, начавшееся в детстве, продолжилось, но уже по-другому, по иным правилам.
* * *
Дальнейшие пять-шесть сессий прошли в обсуждении общих тем. Доктор был доволен небольшими, но всё же откровениями Никиты. Никита впервые по-настоящему осознал свою болезнь. Это разрывало его изнутри — понимание того, что не все люди такие, как он или его мать. Или, по крайней мере, не такие, как его отец. Полного излечения не существовало, каждый случай уникален. От Жанны требовалось терпение, поддержка и понимание. С Кириллом они больше не общались — их пути разошлись, оставив позади лишь воспоминания. На кухне, среди ароматов кофе и только что испеченного хлеба, Никита пытался подражать ее неторопливому темпу, но руки его все ещё дрожали, а движения были резкими и неловкими.
Никита, чувствуя всё большее доверие к Жанне, начинал всё чаще и подробнее рассказывать о своём детстве. Это было впервые, когда он мог так открыто говорить о своих переживаниях с кем-то. Жанна старалась его не перебивать, давая ему возможность выговориться, дать выход накопившимся эмоциям. Иногда его слова лились быстрым потоком, он перескакивал с одной темы на другую, словно боялся остановиться, боялся, что если он замолчит, то всё это исчезнет. В другие моменты он затихал, молчание висело между ними, тяжёлое, наполненное невысказанными словами и незажившими ранами.
Они вместе готовили еду, Никита старался помогать всем, чем мог. Его неловкие попытки нарезать лук, напоминавшие манеру Кристины, вызывали у Жанны тёплую улыбку. Это были маленькие, но важные моменты, которые помогали им сблизиться, почувствовать себя единым целым. По вечерам они смотрели фильмы. Иногда это были грустные мелодрамы, которые помогали им обоим прожить и прочувствовать свои эмоции, дать им выход. Слезы текли свободно, очищая их души от боли и страха. А иногда они выбирали комедии, смеясь до боли в животах, забывая на время о тяготах жизни и наслаждаясь простотой бытия. Эти моменты радости, совместных переживаний, стали крепким фундаментом для их новых отношений, помогая строить доверие и постепенно залечивать старые раны.
Жанна точно не собиралась оставаться рядом с Никитой после этого месяца. Её раны были
