Твое имя - И Эстер
Как и Профессор Музыки, которую она знала еще со школьных времен, Сиделка полностью изменила направление своей жизни несколько лет назад. До открытия Убежища она была беззаботной домохозяйкой с «похотливым аппетитом» к собственному мужу.
– Счастливые десятилетия, – нахмурившись подытожила она.
Но потом его разум начал замутняться, и ей пришлось наблюдать, как обширная история его человечности, чтобы пройти сквозь крошечную дырочку в стене, превратилась в разложившуюся пасту. Хуже всего было то, что его болезнь гарантировала ему минимальный проблеск сознания, необходимый лишь для того, чтобы в день своей смерти осознать, насколько сильно он проиграл своей собственной жизни.
– Мое одиночество в этом мире привело мое сердце в странные места, – сказала Сиделка. – У меня действительно не было выбора, кроме как создать Убежище. Это главное творение моей жизни, которое я посвятила эмоциональным связям. Я точно получила около десяти тысяч заявок, в которых были описаны случаи слабоумия во всех его душераздирающих красках. Но я выбрала три своих любимых случая и выбросила остальные заявки в мусорное ведро. Теперь, когда мистер Гоун, мисс Лина и мистер Сугук здесь, со мной, они будут единственными, кому я останусь предана до конца моей жизни, и у меня никогда не будет других.
По ее словам, быть старым уже достаточно плохо, но добавьте к этому неуправляемый ум, шаловливую креативность, и вы станете такими же, как ее пациенты: бугристыми, уродливыми обломками, оставленными гнить на берегах прогрессивной синтетической культуры.
– Все хотят брать, но никто не стремится отдавать – изрекла она. – Люди жаждут прикосновений, ощущений, глубины. Но никто не может накормить их, потому что те же самые люди, которых они умоляют, заняты тем, что умоляют кого-то другого. Мир – это вереница исследователей. Я вытащила своих пациентов из этого порочного круга. Я обустраиваю мир для них. Я наполняю их жизни избыточной энергией, чтобы компенсировать чудовищный дисбаланс, от которого им так долго приходилось страдать.
Я вздрогнула от прикосновения костлявых пальцев к моей руке. Я повернулась и увидела пустые серые глаза мисс Лины в пугающей близости.
– Вы что-нибудь слышали о моем младшем брате? – спросила она.
– Мне жаль, но я понятия не имею, кто ваш младший брат, – ответила я.
– Я должна найти его. Мне нужно немедленно идти.
Она отвернулась в сторону, чтобы отделиться от группы, но наткнулась только на стену.
– Так… где же он? – спросила я.
– Я опустила его на землю, потому что у меня устали руки. После этого я потеряла его из виду. Вокруг было слишком много людей. Все мы спешили уйти. Все было бы по-другому, если бы у меня были более сильные руки… Вы уверены, что ничего о нем не слышали?
– Я…
– Мисс Лина, – вмешалась Сиделка. – Почему бы вам не показать, куда идти? Мисс Осеол здесь новенькая.
Пока пожилая женщина ковыляла по коридору, Сиделка объяснила, что мисс Лина начала говорить об этом «младшем брате», когда ее психика разрушилась до неузнаваемости. Странно, но, только когда она перестала обращать внимание на самые обычные вещи, она вспомнила то, что всю свою жизнь пыталась забыть. Ее муж и дети никогда раньше не слышали об этом брате. Они даже не были уверены, что он действительно существовал. Не то чтобы их мнение имело значение.
– Они ни разу не навестили мисс Лину, – едко заметила Сиделка.
Коридор, наконец, вывел нас в круглую прихожую с тремя дверями. За ними были комнаты, где пациенты могли делать «все, что захотят». Сама сиделка считала эти пространства «мастерскими», трещинами в иссушенном современном ландшафте, благодаря которым ее пациенты расцветали, как полевые цветы. Во всем мире ее подопечных называли сумасшедшими. Здесь они были прославленными творцами.
Она провела нас в мастерскую мистера Гоуна. Стены увешивали его карандашные наброски, на которых был изображен какой-то неопознанный выпуклый объект с незначительными вариациями. Если бы не разъяснения Сиделки, я бы никогда не догадалась, что это были туфли на шпильках. Теперь мистер Гоун не мог проводить прямые линии. Но когда-то все было по-другому. Он был очень востребованным дизайнером туфель, который знал, как доставить женщинам удовольствие от ощущения, словно их ноги удлиняются, парят. Он часто говорил, что его идеальными клиентками были «надменные дамы», которых его творения превращали в красивые, но шатающиеся здания. И они, наконец, уступали своим истинным желаниям и стратегически падали в правильные мужские объятия. Таким образом, мистер Гоун воплощал любовные истории по всему миру.
Я наблюдала, как старик с удивительной энергией подкатил себя к стеклянной витрине, демонстрирующей его последнюю разработку, которую Сиделка специально заказала для изготовления. Туфля была неправильной формы – каблук представлял собой жалкий обрубок, подошва – в четыре раза шире.
– Хочешь примерить? – спросила Сиделка. – Я думаю, они хорошо смотрелись бы на тебе.
– В подобном я могу упасть, – печально произнесла я, – и не в чьи-то объятия.
Вернувшись в прихожую, мы обнаружили, что мисс Лина ходит кругами, оглядываясь по сторонам, как будто почувствовала что-то в воздухе. Я бросила на Сиделку вопросительный взгляд, но она шикнула на меня и прижалась ухом ко второй двери.
Эта мастерская принадлежала мистеру Сугуку, с которым мне еще предстояло встретиться. Он был «довольно чокнутым» даже для сумасшедшего.
Было сложно сказать, в чем заключалось его слабоумие и кем был он сам. Или, возможно, он был слабоумным с момента своего рождения?
– Может быть, – с нежностью размышляла Сиделка.
К концу своих тридцати ему не удалось опубликовать ни одного из своих стихотворений и он дважды разводился. В конце концов, он смирился с тем, что будет работать учителем географии в средней школе, где приобрел дурную славу своими «необычными» уроками.
Работа мистера Сугука продолжилась в Убежище. Каждое утро он приходил в свою мастерскую и ждал прихода учеников. Краеугольным камнем его педагогики было требование, чтобы каждый ученик завязывал длительную переписку со сверстником в другой стране. Не было никаких требований, касающихся содержания. Все, о чем он просил, – это чтобы его ученики никогда не обменивались фотографиями, никогда не созванивались и уж точно никогда не летали на встречу со своими друзьями по переписке. На занятиях учащиеся должны были читать вслух каждое полученное ими письмо.
– Лучше всего оставить мистера Сугука в покое. – Сиделка отошла от двери. – Если только мы не готовы представить последние результаты нашего «исследования». Старик не относился легкомысленно к этому заданию. Это была не детская игра. Он ожидал, что его ученики преобразятся под воздействием своих «духовных корреспондентов» и этих «иностранных бесед». В древние времена мистер Сугук был бы бардом, известным по всему королевству, – выдающейся личностью. Но кто он в наши дни и в наш век? Никто.
Сиделка прошла в третью, и последнюю, мастерскую. Когда она открыла дверь, и появился тонкий столб яркого света, мисс Лина оттолкнула нас с дороги и плавно проскользнула в щель.
Сотни вишневых деревьев были в самом разгаре цветения, они росли так плотно, что потолок мастерской исчезал из виду. Солнечный свет просачивался между невероятно красивыми пятилепестковыми цветами и отбрасывал на землю дрожащие многоугольники света.
Мисс Лина какое-то время кружила впереди между деревьями, а затем исчезла из виду. Сиделка тем временем неторопливо прогуливалась далеко позади меня, протянув руку, чтобы погладить деревья, которые она посадила для пожилой женщины. Поскольку они росли очень близко друг к другу, невозможно было сказать, когда кончалось розовое изобилие одного дерева и начиналось другого. Облако с неуловимыми границами парило прямо над моей головой. Но иногда солнце светило прямо на него, и цветы вспыхивали страстным фиолетовым оттенком. В эти моменты они становились твердыми, словно карбункулы на теле, и я чувствовала себя клеткой, пульсирующей в гигантском легком.
