Селянин - Altupi
Отец пытался что-то вставить, но у него не получалось: слова лились из Кирилла потоком. За дверью гостиной чувствовалось нервное мельтешение.
— Теперь я всё сказал. — Кирилл встал, поправил куртку. — Спасибо, что показали мне разницу между нашей семьёй и Рахмановыми. Не захотите помогать — похую. Отучусь как-нибудь, в армии отслужу и сам на жизнь заработаю. — Он развернулся и уж теперь покинул квартиру. Горло заболело от длинного монолога, голос сел до хрипоты.
— Кирилл! — заревел вдогонку отец.
Дверь, закрываясь, хлопнула. Кирилл понёсся вниз по ступенькам, не тратя время на лифт. Только сейчас начал осознавать, что легко отделался, успев уйти с поля боя, где оставил тяжёлую артиллерию противника разбитой, но не уничтоженной. Надеялся, что, вывалив им всё, поступил правильно.
Оглянувшись на окна четвёртого этажа, вспомнив побег по простыням, Кирилл прыгнул в машину и поехал в Москву, пока не догнали и не приковали к батарее. Рюкзак лежал на заднем сиденье, в нём и по карманам куртки были рассованы деньги. В крови бурлил адреналин.
100
Проснулся Кирилл в хостеле на узкой кровати. Сейчас было так же шумно, как и когда он засыпал около двух часов ночи. От батареи шло тепло. Чем-то воняло. Возможно, грязными носками или разложившейся мышью. Бельё было влажным, подушка, в которую он уткнулся носом — тощей, со сбившимся в комки синтепоном, на стене рядом с ним — засаленные обои.
Подавив приступ брезгливой тошноты, Калякин перевернулся на спину, поправил ногой колючее шерстяное одеяло, кинул взгляд на пасмурное окошко и постарался сосредоточиться на главном — сегодня он увидит Егора. Это получилось.
Думал, что будет волноваться всю ночь, ворочаться, не спать, но после долгой дороги в темноте по мокрой трассе храпел, как убитый, без снов.
Пошарив под подушкой, Кирилл нашёл смартфон. Времени было десятый час. Можно было не спешить, но так хотелось спешить!
Прислушиваясь к голосам снаружи, Кирилл полежал ещё с полчаса. За этот период как раз налился и опал утренний стояк. Потом встал, занял очередь в общий туалет и душевую, пока она подходила, сходил в ларёк в холле, купил, чем помыться и побриться. К двенадцати часам привёл себя в порядок. Сомнения вызывали только волосы — длинные и непослушные, бесформенные, как у стиляги семидесятых годов, к таким только брюки-клёш и ботинки со скрипом. Но в парикмахерскую сходит когда-нибудь потом.
Глядя в висевшее на стене номера тусклое зеркало, в котором из-за бокового освещения почти ничего нельзя было нормально разглядеть, Кирилл заправил часть волос под шапку. Надо было собираться, поторапливаться, а он нервничал. Нервничал приятно — в предвкушении. Просто боялся опоздать из-за пробок. Или не найти в толпе, хотя на этот случай есть телефон. Или что рейс задержат. Или вообще отменили. Нет, это всё паника: он звонил Андрюхе, и тот сказал, что всё идёт по плану. Они договорились встретиться в аэропорту.
Кирилл оделся, сложил в рюкзак вещи, проверил, чтобы ничего не забыть, и сдав ключ, покинул номер. Свою машину он решил не трогать из-за вероятности пробок на Ленинградке, о которых часто вещают в столичных новостях. Спустился в метро и доехал до станции «Белорусская», пересел на аэроэкспресс, который, правда, плёлся как дохлая кобыла, вызывая нервозность. Кирилл смотрел на часы в смарте каждую минуту. Время сокращалось и сокращалось, Егор и Галина к этому моменту провели в небе без малого четыре часа и скоро подлетят к Москве, а ему ещё надо добраться до терминала D.
На выходе из вагона случилась заминка: вперёд лезли вездесущие пенсионеры-путешественники с кучей чемоданов на ножках, бабы и мужики с бесконечно орущими детьми и баулами. Кирилл, придерживая рюкзак за лямку, вывалился из вагона где-то ближе к концу потока и сломя голову погнал к терминалу. В нём он был всего два раза, дорогу смутно помнил, ориентировался по указателям. Но натыкался на тех же самых пенсионеров, баб, детей и мужиков, петлял, психовал, злился, кляня блядскую запутанную архитектуру, скользкий пол, отражающий свет верхних люминесцентных ламп и всевозможных электронных табло, и огроменные расстояния. Попав в зону встречающих, нервы сменились истерикой — людей было видимо-невидимо. Они стояли, сидели на стульях и полу, перемещались, прибывали рекой и уходили. Муравейник? Нет — дурдом! Рейс что ли отменили? Или сразу два? Нарочно, чтобы он тут с катушек от волнения съехал? Ещё и эти сводящие с ума приторные голоса по громкой связи… Голова от них кругом.
Табло оповещало, что рейс из Тель-Авива прибыл десять минут назад.
Потеснив надменного мужика в строгом костюме с табличкой с надписью на иврите, Кирилл замер напротив выхода из зоны прибытия. Расстегнул пуховик, шапку ткнул в карман, рюкзак держал в опущенной вниз руке. Смотрел. Обзор заслоняли. Кирилл поднялся на цыпочки, завертел головой… Лица, затылки, анфас, профиль. Азиаты, европейцы, евреи. Кучерявые, лысые, бритые, гладковолосые, с пучками, хвостами, пирамидами. Блондины, брюнеты, рыжие, фиолетовые, седые, разноцветные. В куртках, мехах, плащах, пальто, пуховиках, полураздетые. Все шевелятся, мешаются, за детьми не смотрят. Кирилл никогда не обращал внимания, сколько в аэропортах людей, обычно свободно бывало, без суеты, культурно. А теперь… как найти в этом столпотворении Егора и Галину?
И где Андрей и Лариска?
Нет, они не могли уже встретить друг друга и уехать без него — мало времени прошло.
Кирилл завертел головой интенсивнее, выискивая банкиршу и мальчугана, и увидел…
Он едва не попятился назад в желании убежать, спрятаться.
Стукнувшись спиной о что-то мягкое, Калякин понял, что всё-таки попятился.
— Молодой человек! — грозно одёрнул старушечий голос, не дребезжащий, а весьма
