Селянин - Altupi
Кирилл кинул смартфон на торпеду и поехал. Настроение скакало от плохого до стёбного. За время дороги более-менее родилась тактика поведения.
Дверь открыл отец, пожал руку, помог повесить пуховик на плечики и в шкаф.
— Садись за стол, — выглянула из кухни мать, — всё готово. Пицца только из духовки.
— Можно, я потом поем? Погреюсь сначала немного: на улице пиздец дубак. — Дыша на потираемые друг о друга ладони, Кирилл прошёл мимо родителей в гостиную, занял ближайшее к выходу кресло, надеясь избежать ловушки, в которую по дурной традиции превращалась для него кухня. Взял пульт, включил телевизор, пощёлкал, оставил на каком-то фильме, где мелькнула рожа Брюса Уиллиса. Родители маячили за его правым плечом.
— Так и будете там стоять? — закидывая ногу на подлокотник, как бы ненароком спросил у них Кирилл. — Идите есть без меня. Или садитесь, ждите меня.
Мать с отцом помялись, но были вынуждены пройти на те места, которые сын им оставил, то есть далеко от двери. Мать села на диван, отец — в другое кресло. В телевизор они не смотрели — повернулись к Кириллу. Позы были напряжены.
— Хорошо, что ты приехал один, без Маши, — переглянувшись с матерью, начал отец.
— А что такое? — пялясь в фильм, удивился Кирилл. — Она, вроде, не много ест. Или пицца маленькая?
Повисла пауза.
— Мы не о том, Кирилл, — вступила в диалог мать. — Мы…
— Вы об аборте? — болтая ногой, перебил Кирилл. — Вообще-то мы решили пожениться и родить этого личинуса.
— Что?! — пришла в ужас мать и отработанным движением схватилась за сердце, а затем, закатив глаза, повалилась на спинку дивана. Но сразу вскочила в обратное положение и притопнула ногой в белом носке. — Хватит! Хватит делать из нас дураков! Мы знаем, где ты был в выходные! Ты купил подростковую куртку на мальчика и отвёз в деревню к этим голодранцам!
— Может, я её Машкиной сестре отвёз, откуда ты знаешь? — абсолютно ровным голосом, что самому было удивительно, с самой мизерной каплей вызова спросил Кирилл. Сел нормально, не глядя отложил пульт на журнальный столик. В груди была какая-то ледяная пустота по отношению к этим людям. Всё пошло не по плану.
— Отпираешься? Ты все деньги снял! Сказать в каком городе находится банкомат? – Мать гремела.
— Не надо. — Кирилл встал. — Больше не буду отпираться. Я люблю Егора. Я его дождался. Он передавал вам спасибо за деньги, которые вы неделю назад перевели. А теперь до свиданья. — Он переместился к двери. — Я ухожу. А слежкой своей подавитесь!
Кирилл вышел в прихожую, распахнул шкаф. Засовывая ногу в ботинок, стащил с вешалки пуховик. Из гостиной неслась ругань на повышенных тонах, правда на этот раз предки грызлись между собой: «Это ты допустил!» — «Это ты избаловала!» — «Поговори с ним: ты отец!» — «А ты мать — ты его воспитывала!» Одеваясь, Кирилл слушал и сожалел, что родился в этой семье у этих бесчувственных сухарей. Бизнес-планы какие-то, а не люди.
Наконец, раскрасневшиеся, встрёпанные, словно подравшиеся петухи, предки вывалились в прихожую. Кирилл уже стоял полностью одетый, поправлял переступанием с пятки на носок неудобно загнувшийся задник ботинка — и он как раз встал на место. Помешать уйти ему не могли. Родители это видели.
— Кирилл, давай поговорим, — выпалил отец.
— Я с вами один раз уже поговорил, спасибо. Я ухожу. — Он взялся за ручку двери, повернул, но дверь не открылась, лишь лязгнул внутри механизм. Отлично, уход займёт на пару секунд дольше.
— Давай поговорим, — жёстче повторил отец. — Зайдём на кухню.
— Не-а, я в вашу ловушку больше не попадусь. — Кирилл повернул фиксатор замка, и дверь открылась.
Отец удержал его за рукав. Он находился в пограничном состоянии между отчаянием и гневом.
— Поговорим здесь, в прихожей.
Кирилл испытал к нему жалость — жалость человека умного к человеку убогому.
— Что тебе надо? — спросил он, кляня себя на чём свет стоит, что медлит и не смывается сразу. Мать уже тащила им из кухни стулья. Женщина в красивом платье и макияже, неуклюже тянущая мебель, будто безродная официантка — она тоже выглядела жалко. Поставила стулья и ушла в гостиную, закрыла за собой дверь. Отец приглашающе указал на стул. Кирилл захлопнул входную дверь и сел, скрестил руки. Папаша устроился напротив него.
— Кирилл, давай поговорим.
— Мы уже сто раз разговаривали.
— Значит, неправильно разговаривали. Забудем, что мы отец с сыном. Поговорим, как мужчина с мужчиной. Согласен?
— Мужской разговор?.. Очень интересно. Попытаешься меня понять?
— Не надо сарказма, Кирилл! — в досаде повёл шеей отец. — Я действительно не понимаю тебя, как мужчина. Мне сорок четыре, и секс для меня пока не потерял привлекательность… А для тебя… Я был молодым и помню, как это — хотеть секса в двадцать лет, перебирать девушек, пробовать новых, красивых… Но парень!..
— А он красивый, — съязвил Кирилл. Мать стояла под дверью и подслушивала, наверно, грызла маникюр.
— Он парень! Кирилл, я не могу понять… вот как мужчина мужчину… гомосексуалисты — это же мерзко. Как мужчина может разрешать… трахать себя в зад? Будем уж называть своими словами. Это не в мужской природе! Мужчине не может это нравиться!
— А ты пробовал, чтобы утверждать?
Отец поёрзал на стуле, вдохнул, словно рабочий перед тем как продолжить долбать отбойным молотком неприступную стену, в которой за час долбления не появилось ни одной трещинки.
— Кирилл, гомосексуализм — это ненормально, это психическое отклонение…
— Ага, давай, запихни меня теперь в психушку.
— Ну объясни тогда мне, почему ты решил дать в жопу. Извини, по-другому я это назвать не могу. Ты рос нормальным ребёнком, встречался с девушками, и внезапно стал петухом. Бежишь к этому парню, как привязанный, в зад себя долбить даёшь. Или ты врёшь насчёт этого?
— Нет, не вру: я петух, самый натуральный, просящий, чтобы его трахнули в жопу, — процедил, впившись в глаза отца взглядом, Кирилл. — Хочешь знать, как так вышло? Давай объясню — мне нравится! А теперь давай объясню ещё кое-что: я люблю Егора! Тебе ведомо это чувство? — Голос его нарастал. И похеру, если соседи стоят на площадке и греют уши. — Ты когда-нибудь любил? Любил когда-нибудь мою мать? Или у вас деловой союз с брачным контрактом? Ты знаешь, что такое тонуть в глазах любимого человека, боготворить его?
Отец сидел красный, как после пощёчины, но не отводил глаз.
— Ты знаешь, что такое не дышать без любимого человека, понимать друг друга без слов, считать минуты до встречи? А что такое — испытывать счастье, зная, что он тоже тебя любит? — продолжил, крича, Кирилл. — Так вот — вы на два месяца
