Селянин - Altupi
В сердце сидела нежность.
Кирилл дошёл до покрытой лужами и колеями дороги, повернул голову направо, всматриваясь туда, где начиналась деревня. К марту световой день прибавился порядком, сумерки всё равно опускались рано, к семи вечера будет хоть глаз коли. Сейчас видимость была ещё прекрасной, правда, смотреть было не на что. За восемь лет от деревни ничего не осталось, она превратилась в хутор. Половина бабок повымерла, вторую забрали поимевшие совесть дети или внуки. Бабу Липу тоже забрали. Лариска уехала из Островка сама, не прощаясь, не показывалась сюда года три. Дворец лесной феи зарос бурьяном. В деревне осталось всего пять жителей, что Егора и Кирилла устраивало: меньше народу — меньше надо скрывать чувства.
А чувства горели. Крепли. С каждым годом открывались новые неизведанные грани любви и секса. Кирилл признавал, что боготворит Егора, но и Егор отвечал ему тем же. Егор раскрылся, перестал молчать, доверял полностью и бесповоротно. Кирилл кряхтел, сражаясь с ленью, и из кожи лез вон, чтобы оправдать доверие. Он надеялся, что сегодня Егора не задержат на работе, как часто бывало в первые годы после обучения.
Света фар на дороге не было. Кирилл решил подождать ещё немного: ужин он приготовил, скотины, кроме собаки и двух кошек, не держали.
Кирилл сунул озябшие руки в карман и уставился через дорогу на дом Рахмановых. В прошлом году на нём перекрыли крышу. Сделали красивую, из металлочерепицы красного цвета. Стены обшили сайдингом, вставили пластиковые стеклопакеты. Однако он месяцами стоял пустой: Галина и Андрей перебрались в Грецию к Николаосу — весёлому сухопарому дядьке с австрийскими корнями по материнской линии. Приезжали, когда вдвоём, когда втроём, раз в полгода. Галина расцвела. Ходила с костылём и на маленькие дистанции, периодически подлечивалась, но и этому была благодарна. Андрюха вымахал! После школы поступил в вуз на инженера. Егор скучал по ним, волновался, особенно в первое время, но сам переезжать отказался.
Сами они жили в новом кирпичном доме, который Кирилл с помощью родителей начал строить сразу после армии, новоселье отпраздновали, когда Егор получил диплом. Дом был одноэтажным, четырёхкомнатным, общей площадью сто сорок метров, плюс обитаемая летом мансарда. Формально он принадлежал только Калякину, а Егор был прописан в своём родовом доме, чтобы не возникло вопросов, почему работник районной прокуратуры проживает под одной крышей с посторонним парнем. Если кто и знал о нетрадиционной ориентации — помалкивал, уважая в первую очередь въедливость, неподкупность молодого юриста, его стремление к установлению справедливости.
Новый дом возвели по соседству, купив заброшенный участок вместе с избушкой-развалюшкой. Потом, при оформлении фермерского хозяйства, купили брошеную усадьбу напротив дома Рахмановых. Стоили они дешевле классических «Жигулей», и хоть числились сто лет заброшенными, когда выискался покупатель, хозяева нашлись сразу. Ещё Кирилл, чтобы расширить базу, купил примыкающий к ней дом Пашкиной бабки. Нюрка ещё колтыхалась, давно и надолго поселилась в городе, разводила сплетни. С домом она рассталась легко — семейство нуждалось в деньгах, чтобы выплачивать кредиты, после того, как Пашу замели на торговле спайсами.
Впереди блеснули фары — это могли быть только Егор и его «Лада Икс-Рей». Кирилл вброд перешёл затопленную талыми водами проезжую часть, мимо вишен, отодвигая мешающиеся ветки, зашагал в сторону нового дома. Свет приближался, в деревенской тишине нарастали шелест рассекаемой колёсами воды, хруст снега, скрип шипов.
Сойдя с обочины, Кирилл остановился, дал Егору припарковаться у металлических ворот, заглушить двигатель, выйти.
— Привет, — сказал Рахманов и, быстро чмокнув Кирилла в губы, открыл заднюю левую дверь, залез туда половиной туловища. Пятая точка в синих прокурорских штанах аппетитно выставилась наружу. Калякин пожалел испачкать его форму и светлую куртку своей грязной фуфайкой, а то бы завалил и трахнул прямо здесь и сейчас — одного короткого поцелуя ему не хватило.
Егор вылез с увесистой папкой, потряс ею, демонстрируя.
— Ты не устал? — скептически глядя на принесённую домой работу, которая наверняка отнимет часть совместной ночи, спросил Кирилл. Впрочем, он больше волновался, что Егор не выспится, чем, что придётся одиноко лежать в кровати.
— Разве на моей работе устают? — хмыкнул Егор, засунул папку под мышку.
— А я устал, — не стал прибедняться Калякин. — Устал лазить без дела туда-сюда и ждать тебя, милый. Пойдём, накормлю своего кормильца и поильца. — Он взял Егора за руку и повёл в дом.
Они прошли через двор и холодную веранду, в прихожей молча разулись. Кирилл отправил фуфайку на вешалку для домашней одежды, шапку кинул вниз на полку. Хотел помочь раздеться Егору, но вспомнил, что руки не очень чистые после гаража. Да тот сам прекрасно справился, не дожидаясь заботливого жеста.
— Ну и жара, — протянул Егор, расстёгивая золочёные пуговицы синего прокурорского кителя с одной звёздочкой меж двух полос на погонах.
— Извини, забыл газ убавить, — опомнился Кирилл и ускакал в топочную к котлу. Повернул реле, делая огонь минимальным. Голубое топливо было «свадебным» подарком от отца-депутата. Вернее, от двух отцов: Мамонову, хоть он с бывшей семьей не общался, тоже пришлось поучаствовать, чтобы протолкнуть Островок в государственную программу газификации малых населенных пунктов. Тогда в деревне жило ещё побольше народу, чем сейчас. Скважину тоже пробурили, установили башню Рожновского, проложили от неё водопровод. Только канализация была индивидуальная — обычная яма. Зато и стиральная машинка, и горячая вода из крана, и ванна с унитазом. В таком деревенском доме Кириллу жилось припеваючи.
Он вышел из топочной. Егора в прихожей уже не было, поскрипывание ламината слышалось в спальне. Кирилл заглянул туда.
— Суп разогревать или картошку? — спросил он Егора, который, включив лишь настольную лампу, вешал китель на спинку задвинутого под стол стула. Лампа светила мягким желтоватым светом, который конусом падал на столешницу, не разгоняя темноту в остальном пространстве. Её часто использовали для создания интимной атмосферы во время любовных игр. На эту лампу у Кирилла, как у собаки Павлова, выработался один приятный рефлекс. Вот и сейчас началась эрекция.
— Кир, может, потом поедим? — спросил Егор и повернулся к нему. На его по-прежнему узком тонком теле, кроме форменных брюк, были голубая рубашка, тоже с погонами, и тёмно-синий, до черноты, галстук. Страж закона и правопорядка с длинными патлами. Сексуальный, сволочь.
— О, я… — Кирилл приблизился и обвил его талию, сжал ягодицы, вдохнул дурманящий запах одеколона, наверняка напичканный
