Побочный эффект - Ольга Вечная
- Конечно.
У него сегодня день операций.
- А вы - ко мне в кабинет, - говорит Эккерт со еще более странной улыбочкой.
Зачем это?
Рита опускает глаза и кокетливо хихикает, дескать, она-то точно поняла зачем. Безусловно она в курсе слухов, а может одна из тех, кто их распускает.
Поэтому свой вопрос я засовываю себе куда поглубже.
- Конечно. Только переоденусь, - произношу ровно. И с колотящимся сердцем спешу в гардероб.
Не мог он еще недельку отсутствовать! Так было спокойно!
Именно на Риту злиться не получается - в ее глазах нет насмешки, злости или вообще чего-то негативного. А вот на саму себя — запросто. Хватит перед ним нервничать.
***
Но я не могу не нервничать.
Сердце стучит в груди, пока я стучусь в его кабинет. Терпеливо жду за дверью разрешения, дабы снова не нарваться на голого Эккерта. Хватит с нас неловких ситуаций.
- Входите.
Он уже переодет, сидит на темно-синем диване с телефоном в руке. Серьезное выражение лица, а вот поза расслабленная.
Эккерт откинулся на спинку дивана. Ноги вальяжно расставлены, видимо, для максимального удобства того, что между ними. При моем появлении он не подбирается, не садится ровнее, хотя в такой позиции следует встречать дома свою девушку. Слишком сильный акцент на пах.
Молча его рассматриваю.
- Рада вашему возвращению, - произношу ровно, натягивая лицемерную улыбку. Надеюсь этой лести будет достаточно для порядка. Позу он не меняет, лишь сверкает глазами в мою сторону. - Вызывали?
Хмыкает.
- Хочешь заниматься чем-то большим, чем отвечать на звонки?
Я смотрю ему в глаза, а не на пах. Будь мы в сериале, я бы подошла и оседлала его.
Смотрю исподлобья.
- Очень.
Торжественная пауза. Ну и мудак.
Все в комнате и здании принадлежит ему. Из моих вещей здесь только трусы, носки и кроксы. Стою «на ковре» в его голубой хирургичке, словно студентка провинившаяся, хотя у меня несравнимо больше часов в операционной, опыта и знаний.
Терпеливо жду, пока насмотрится.
- Орлов заболел, иди готовься. Выходишь на полноценную смену вместо него.
Пульс ускоряется.
Он обратился ко мне на ты. Впервые в жизни.
- Я же консультант.
- Неофициально.
Господи. Я так этого хочу, что... прикусываю язык.
- Как скажете.
Ради того, чтобы получить допуск. Посмотреть, как он работает, и... внести свою лепту.
***
Мы не вылазим из операционной целый день, в течение которого он каждый раз обращается ко мне на ты. И каждый раз я проглатываю это, частично ломая себя, чтобы получить нечто более важное. Мы работаем четко и слаженно, укладываемся во времени. Когда я шью — каждый стежок ложится под пальцами ровно и точно. Дыхание выравнивается, будто всё тело подстраивается под ритм иглы.
У нас не возникает осложнений. Мы не допускаем ошибок.
К вечеру я ощущаю страшную усталость и сильнейшее чувство удовлетворения. Весь вечер Эккерт ходит по больнице. Проведывает пациентов, лично занимается историями болезни, беседует с коллегами.
Орлова нет, и я остаюсь на ночь, чтобы быть на подхвате, если что-то пойдет не так.
Меня немного беспокоит тот факт, что мы с Тимуром впервые ночуем в клинике одновременно. Но я стараюсь лишний раз себя не накручивать.
Около часа делаю обход, проверяю показатели. На цыпляток эти серьезные дяди с подлатанными простатами совсем не похожи, поэтому я ласково про себя зову их птеничиками. Ну и что, что взрослые мужчины. Мои же.
Старшая медсестра Анна Никитична (потрясающая, кстати, женщина), которую Тимур зовет просто Ани, сообщает, что все в порядке, Эккерт уехал домой, и мне тоже пора отдохнуть. Если что — вызовет.
Дежурка представляет собой небольшую комнату. Темные стены украшены картинами, тяжелые шторы плотно закрывают окно, не пропуская свет с улицы. Уютно, прохладно, тихо. Словно номер в приличном отеле, только здесь не одна кровать, а две двухъярусные.
На верхнем ярусе сложены запасные подушки и одеяла — в клинике ночует не так много врачей, чтобы они хоть когда-то пригодились.
Нижние кровати пустые. Кажется, на той, что слева - чистое постельное. Я гашу ночник, закрываюсь тонким одеялом, устраиваюсь поудобнее и, прокручивая в голове насыщенный день, засыпаю.
Снится мне Эккерт. Серьезные глаза, подчеркнутые голубой маской и обрамленные черными ресницами. Я сегодня вдруг обнаружила, что у него крайне длинные ресницы. Надо же. Его длинные пальцы - быстрые и безошибочные. Широченные плечи. Требовательный голос:
- Алена? Спишь?
- Нет, я готова, - отвечаю ему во сне.
Да, я осознаю, что это сон. Усталость такая дикая, что сознание балансирует на грани фантазии и реальности. При этом я готова подорваться по первому писку телефона — сказывается многолетняя привычка поверхностно спать.
Тимур касается моей руки. Плеча. По коже волнами прокатываются то жар, то холод. Его пальцы бьют током. Я вдыхаю запах лавандового мыла и его кожи, который сегодня чувствовала во время напряженной работы, и мне снова не было неприятно. Запаха становится больше.
Тимур во сне наклоняется и целует меня. Так явно, что сердце начинает бешено колотиться. Он целует осторожно, трепетно, как только в девичьих фантазиях бывает, касается языком. Наша близость даже во сне тревожит. Запретно, вопиюще неправильно. Запаниковав, я дергаюсь так резко, что бужу саму себя.
Темнота вокруг вязкая, и спросонья щурюсь и отчетливо ощущаю... что прикосновение реально.
Вновь вздрагиваю. Мою руку кто-то сжимает.
Сердце колотится быстрее. Быстрее.
Рот не слушается, я приподнимаюсь на локте.
Это от недосыпа — скоро сутки, как на ногах. А еще холодно. Господи, как я замерзла. Параллельно, в другой реальности, все еще целуюсь с кошмаром своего студенчества.
При этом рядом есть кто-то настоящий.
- Разбудил? - полушепотом.
- Тимур? - выдыхаю невнятно.
Думала, ты уехал домой.
Сердце истошно бьется о ребра. Его поцелуй все еще на моих губах там, во сне. И я вспыхиваю от стыда и неловкости.
Не следовало.
Тимур наклоняется, и я прижимаюсь к его колючей щеке. Делаю шумный вдох, жмусь сильнее.
Кожа к коже. Его запаха много.
Его тепло окутывает.
Я невесомо целую его в висок. Следом его рука проникает под мою футболку.
Глава 20
Его ладонь скользит по моей спине. Плавно, мягко, а меня едва ли не потряхивает.
Едва ощутимое касание, от которого тело выгибается само.
Тимур чертит неторопливые линии вдоль позвоночника. Это приятно, вот только с каждым новым вдохом
