Аллегория радужной форели - Мари-Кристин Шартье
Странно, но мой отец никогда не был фанатом Вика. Он его не презирал, нет, но он явно не понимал, что я в нем нашла. Мой отец из маленькой деревушки, плотник, простой человек без финтифлюшек. А Вик — богатенький сынок, немного гик, но со всегда аккуратно уложенными волосами. Мой отец никогда не понимал, как кто-то может тратить столько усилий на «такую укладку, по которой не видно, что волосы тщательно укладывали» или на «бритье груди, чтобы вид был как у подростка». Вик удивлялся, как это мой папа может предпочитать обычное пиво O’Keefe крафтовым сортам, которые он предлагал ему попробовать. С самого начала наших отношений я смирилась с тем, что между ними не будет тесного общения. Это не казалось мне чем-то болезненным, просто данность. И это было нормально, мы ведь в итоге не так часто ездили в мои родные места. Похоже, в глубине души я знала, что ничего серьезного у нас с Виком не получится, поэтому не стоило этим и заморачиваться.
В первое Рождество после расставания с Виком я вдруг обнаружила себя на заснеженной дороге в сторону Лаврентийского парка (местные называют его «маленьким парком»), то есть моей малой родины. Я тиранила Макса рождественскими песнями. Он позвонил мне за два дня до этого в полной панике: его родители собирались на Карибские острова, и ему надо было придумать что-нибудь, чтобы избежать совместного путешествия. Моя младшая сестра тоже отправилась в очередное путешествие, куда-то в Азию, и моему папе не хватало хотя бы одного ребенка. Все проблемы были решены за пять минут.
Представляя папе Макса, я волновалась заметно сильнее, чем с Виком. Может быть, потому, что Макс тоже был богатеньким отпрыском, но куда как менее «правильным», чем Вик. Еще и потому, что, когда я сказала папе, что Макс всего лишь друг, он мне не поверил. «Я ни разу не слышал еще о девушке, которая бы привела друга на семейное Рождество. Это что же за дружок такой?» — спросил он меня по телефону накануне. Я ответила просто: «Это такой мой друг, который Макс». Чувствительность и склонность к творчеству явно получены мной от мамы, но готовность тупить — несомненно, отцовское наследие.
— Ты явно нервничаешь, пончик. Ты боишься, что я не понравлюсь твоему папе?
Декабрьское солнце нагревало машину, в салоне было жарко, несмотря на ледяной, казавшийся хрустальным в прозрачном морозном воздухе пейзаж снаружи. По радио Майкл Бубле пел, что пора прижиматься друг к другу, потому что на улице холодно.
— Если честно, немножко.
— Почему? Обычно родители меня обожают.
Я бросила на него сомневающийся взгляд. Он объяснил:
— Я говорю о родственниках в широком смысле, конечно. Как правило, все родители меня любят… кроме моих собственных.
Он весело мне подмигнул. (Мало кто умеет подмигивать так, чтобы не выглядеть идиотом. Макс один из этих счастливчиков.)
— К тому же у меня есть перед Виком одно преимущество.
— Какое?
— Я не сплю с тобой.
Я продолжала смотреть на дорогу. Воздух застыл на мгновение в теплом коконе машины, но момент был упущен. Мы прекрасно умели справляться со всеми двусмысленностями.
Чтобы убедиться в том, что вечер пройдет хорошо, я заранее продумала темы для бесед, анекдоты, игры — весь пакет. Когда мы наконец добрались, Макс пожал руку моему папе, и мужчины оглядели друг друга с головы до ног, как два петуха. Улыбка озарила лицо Макса, когда он заметил нечто в глубине комнаты.
— Неужели это…
Он прорвался в гостиную и присел на корточки возле десятка удочек для рыбалки, составленных в углу. Я не понимала, что так его впечатлило. Но одна из удочек, несомненно, привлекла его внимание. Отец проследил за Максом взглядом, и вдруг в его глазах зажглась искра — он увидел, как Макс перебирает удочки.
— Ты любишь ловить рыбу?
— Does a bear shit in the woods?[6]
— Чего?
— Да, люблю. Я люблю все, что меня отдаляет от мира, города и от моих родителей. Это наполняет мою душу радостью, для описания которой у меня и слов нет. Это какая радость, Кам?
— Эйфория?
— Точно. Мерси.
Это было единственное слово, которое я вставила. Они забыли про меня, вступив в оживленную, подогреваемую время от времени пивом O’Keefe дискуссию о видах крючков и самых лучших местах для ловли форели. Было уже довольно поздно, когда слегка возбужденный Макс вскочил с криком:
— Ах! Я же привез вам кое-что!
— Макс…
Я прекрасно помнила, что моему отцу не понравился подарок Вика в прошлом году. И я очень боялась, что только что завязавшаяся хрупкая дружба с Максом вдруг разрушится.
— Нет-нет, доверься мне, — сказал Макс, пока папа, смеясь, смотрел на меня.
Он достал из рюкзака бутылку виски и поставил ее на стол. Я не знала эту марку, но на лице папы угадывалось, что Макс заработал дополнительные очки.
— Юноша, у тебя хороший вкус.
— Да, мне это часто говорят, — рассмеялся Макс, ставя на стол три стакана.
Для моего организма, и так уже насыщенного алкоголем, виски оказался крепковат. А мужчины, казалось, наслаждались. И мне этого было вполне достаточно.
— А почему ты не встречаешься с моей дочкой, болван? Она недостаточно хороша для тебя?
— Папа!
Я смутилась. Отец с Максом замолчали. И Макс спокойным голосом ответил:
— Это неверный вопрос. Мы оба знаем, что это не так.
— Отлично.
— И потом, Кам… она как радужная форель, которую ловишь в щели между скалами.
Я ничего не поняла, но отец кивнул, как если бы Макс сказал какую-то великую мудрость. И они заговорили о чем-то другом.
Позднее, когда Макс устраивался в гостевой комнате, я рискнула спросить у папы:
— Что это было, про форель в скалах?
Отец улыбнулся одними глазами.
— Твоей маме он бы понравился.
Эти слова застали меня врасплох. Он почти
