Под кожей (СИ) - Мария Летова
— Вот, посмотри, — Сабина вываливает на кровать рядом с дедом кукольные одежки. — Это платье мне больше всего нравится, но оно для лета…
— Ничего страшного… — посмеивается отец. — Не замерзнет…
— Нужно другое… она с нами будет за столом…
Увидев меня в проеме, отец улыбается, покачивая головой. Я тоже улыбаюсь, закусив губу.
— Другое так другое, — соглашается папа.
Звонок в домофон всех нас заставляет встряхнуться. Я чувствую привычный пинок в сердце, когда дело касается Балашова, Сабина же забывает обо всем на свете. Роняет куклу на пол и с визгом несется из комнаты.
— Это папочка приехал?!
Я знаю, что за ту неделю, которую Саби провела у моих родителей, Балашов ни разу ее не навестил. Только звонил каждый день. Еще один пазл нашей новой реальности, на вкус такой же горький, как и другие.
Я следую за дочерью по коридору. Мать Вадима тоже появляется в нем, воспользовавшись боковым выходом из столовой. Как и отец. Он открывает сыну дверь, пропускает того внутрь.
— Папа!
Опустив на пол огромную, замотанную в подарочную бумагу коробку, Балашов ловит Сабину и подхватывает ее на руки. Целует макушку, бормоча в волосы дочери:
— С днем рождения…
Саби взрывается от эмоций, вертится у него на руках.
— Что ты принес?! Что там? Ну скажи…
Меня же охватывает легкий холодок. Я выпрямляю спину, глядя исподлобья, потому что, когда глаза Вадима находят меня, впервые в жизни вижу в них самых настоящих чертей…
Глава 27
Его взгляд заряжен концентрированной энергией, от которой колом встает не только моя спина, но и все тело, ведь вся эта угрожающая, предупреждающая энергия адресована мне одной.
Я не умею читать его мысли.
Копаться в своей голове он никогда не позволял. Не пускал. Пресекал попытки, а если я случайно подбиралась слишком близко, закрывал перед моим носом дверь. Не грубо, нет! Никогда. Просто закрывал чертову дверь. Без хлопка, но решительно.
Спросить у Балашова, о чем он думает, когда глубокомысленно смотрит в одну точку, можно было разве что в шутку. Ведь правду он ответил бы мне только в том случае, если бы она была безделицей.
Это давно пережитые обиды. Со временем появились вещи гораздо важнее откровений и разговоров по душам. Забота, поддержка, пресловутая уверенность в завтрашнем дне.
А прямо сейчас, когда я смотрю в глаза Балашова, в голове вдруг раздается вой тревожной сирены.
Мне не нужно копаться в его голове, чтобы понять: он зол, и повод у него может быть только один — та самая глупость. Та единственная, которую я позволила себе за гребаную кучу лет. Тех, что мы с Балашовым провели порознь, будучи незнакомы, и тех, что провели вместе.
Волнение краской ударяет по щекам. На секунду оно обращается в панику, но если я чему-то и научилась за прошедшие дни, так это замораживаться!
Пока Балашов превращается в центр всеобщего внимания, я обхожу возникший в коридоре балаган и возвращаюсь в столовую. Схватив со стола бутылку шампанского, наполняю свой бокал.
Шум перемещается в гостиную. Повернувшись к ней спиной, осушаю свой бокал. Шампанское холодное и шипучее. Закашлявшись, я все же оборачиваюсь и через распахнутые двустворчатые двери вижу, как в центре гостиной на глазах у всей семьи Сабина уничтожает оберточную бумагу, срывая ее с отцовского подарка.
Балашов избавился от своей парки, оставшись в рубашке и джинсах. Он наблюдает за Сабиной, положив на бедра руки, но уже в следующую секунду мы с ним смотрим друг другу в глаза.
Я поднимаю вверх бокал, посылая ему фальшивую улыбку.
Его мать берет ситуацию в гостиной под контроль, объявляя:
— Давайте накрывать на стол… Марина, помоги мне, будь добра…
— Я тоже помогу, — отделяется от стены Кира.
Они отправляются на кухню, оставляя Сабину на попечение мужчин.
Я ставлю бокал на край полностью сервированного обеденного стола, потому что резкими размашистыми шагами Балашов двигается ко мне. Он на ходу говорит дочери, что ему нужно помыть руки. Обещает вернуться через пять минут.
Я поднимаю подбородок, глядя ему в лицо, когда его пальцы впиваются в мой локоть. Не сопротивляюсь, когда он буквально волочит меня по коридору и заталкивает в кабинет своего отца — комнату с одним окном, которая появилась после перепланировки квартиры и вышла прямоугольной и длинной. Несуразной.
Здесь нет ничего, кроме одинокого рабочего стола. Я выдвигаю из-под него стул и сажусь, как только Балашов отпускает мою руку.
В порыве показать независимость забрасываю ногу на ногу, но моему мужу плевать на жесты. Он смотрит мне в лицо. Смотрит и чеканит:
— Отлично выглядишь.
— Спасибо.
Он наконец-то привел себя в порядок. Теперь на его щеках не просто отросшая щетина, а ухоженная короткая борода. Стоя напротив, он не торопится говорить, и это даже хуже. Мое сердце успевает разогнаться к тому времени, как Балашов произносит:
— Расскажи мне про своего нового знакомого. Он же у тебя появился?
Сердце подпрыгивает, но я успела освоиться в состоянии чертовой адреналиновой атаки еще тогда, когда он вошел в квартиру.
— Кажется, ты сам очень хочешь высказаться… — смотрю на него снизу вверх.
— Высказаться? — говорит он. — Нет, для начала я хочу прояснить. Тебя видели в компании Алиева. И не один раз. Скажи, что это шутка.
Внезапно объектом моих эмоций становится не Балашов и не Алиев, а мой будущий зять.
Я вспоминаю лицо Мухтарова вчера, когда застала его в «Елках» с тем букетом. Его прищур…
Я… зла на него за то, что он посмел так бесцеремонно влезть в мою личную жизнь! Кроме него, поведать Балашову ее подробности было просто некому.
Эта злость сильнее всех моих эмоций в данную минуту. Даже паники, которая то и дело подбрасывает вверх сердце. Оно скачет от того, что к происходящему сейчас разговору я не готова, и я уже знаю, что наделаю ошибок. Мои эмоции… их слишком много…
— Ты не доверяешь источнику информации? — спрашиваю с вызовом.
— Я доверяю тебе. Поэтому спрашиваю еще раз, это шутка?!
— Это… не шутка.
Вспышка в его глазах в самом деле адская. Он никогда не разговаривал со мной так. Никогда. Зло, взбешенно, громко. Это превосходит все мои ожидания!
— Ты в своем уме?! — выговаривает Балашов. — Это звучит ни хрена не правдоподобно, Карина. Это бред полный. В моей башке это не укладывается!
— Тебе придется поверить… — говорю я ему хрипло.
Он упирается ладонями в ручки стула, на котором я сижу. Нависает, играя желваками. Давит взглядом,
