Под кожей (СИ) - Мария Летова
— Ты для этого приехал? — спрашиваю я хрипло.
— Я хочу быть уверен, что ты ответишь мне, когда я вернусь в понедельник, — проговаривает он.
Я сглатываю слюну. Бьюсь в панике внутри себя. Мечусь глазами по его лицу, точно зная, что должна сказать «нет»! Сейчас же!
— Денис… — выдыхаю.
Он снова целует.
Повторяя все в точности. Напор, огонь, грубоватую жадность.
На этот раз мои руки — на его шее. В его волосах. Он касается губами моей щеки, прикусывает скулу, затем шею над воротом трикотажного платья. Поймав мою ладонь, опускает ее на свой пах. Смыкает наши пальцы на каменном бугре своей эрекции, и через меня проходит его глухой стон.
Тело кусают электрические разряды, когда падаю на свое сиденье. Закрыв глаза, я дышу, и моя грудная клетка дрожит, как будто во мне происходит землетрясение.
Денис заводит машину. Я не открываю глаз всю дорогу до «Елок», а он не произносит ни единого слова. Это лучшее, что Алиев может сделать. Говорить хоть на какие-то мало-мальски серьезные темы я не в состоянии. Не в состоянии даже дышать!
— Карина, — зовет он, вернувшись на парковку перед моей кофейней.
Прерывисто дыша, я поворачиваю голову.
Его ответный взгляд снова твердый. Требовательный.
Если бы он не расплавил мне кости своими поцелуями, возможно, я бы показала в ответ когти, а теперь…
И в моих глазах он читает «да». Да, черт возьми. На его требование, на его немой вопрос. Да!
— Я напишу, когда вернусь, — говорит Алиев.
Прочистив горло, тихо говорю:
— Хорошей дороги…
Выйдя из машины, слепо двигаюсь ко входу в «Елки». Контраст уличного холода и тепла внутри на меня не действует. Для этого нужна связь с реальностью, а я ее утратила. Она с треском и скрипом возвращается, когда вижу стоящего над моим столиком Адама.
В его руках букет цветов, взгляд направлен в окно, за которым снимается с парковочного места большой черный «китаец». На звон колокольчика, который я провоцирую, войдя в дверь, Мухтаров реагирует не сразу.
Он смотрит в окно, и мне хочется исчезнуть, чтобы избежать того взгляда, который в конечном итоге Адам мне адресует.
Прищур, резкий мазок карих глаз по моему лицу.
Когда подхожу, он вручает мне букет со словами:
— Это для твоей лампочки. Подумал, должно помочь.
Подняв глаза от роскошного букета к лицу Адама, сиплю:
— Спасибо…
Кивнув, он обходит меня и направляется к двери, затем во второй раз за этот день покидает «Елки».
Глава 26
Сабина купается во внимании и сияет.
Волосы дочери уложены в прическу, на макушке игрушечная корона, которая от беготни скоро покатится по полу. В салоне красоты, куда водила ее Нина Балашова, Саби сделали прическу и мини-маникюр.
Дочь в восторге.
На ней туника, расшитая блестками, и блестящие серебряные лосины. Она делает именно то, на что у меня ни черта не хватает мощности, — сияет. По крайней мере, я могу питаться от ее сияния. Она мой источник энергии. Плод моей чертовой любви…
Вчера я снова закончила день в три ночи. Расставляла игрушки в комнате Сабины, ее косметику в ванной, по сто раз меняя все местами. Я готовилась к приезду дочери, а потом до утра боролась с отпечатками того клейма, которое Алиев на мне оставил. Ворочалась в мыслях и ощущениях, переворошив всю кровать. Уснула, так и не найдя в своей голове ни одной внятной мысли по поводу этого невозможного дагестанца!
Наверное, мое вареное состояние облегчает ситуацию, ведь мне во сто крат легче переносить этот праздник, будучи вот такой — отсутствующей. И пусть этот праздник мой тоже, сегодня я рада тому, что никто не вспоминает, как у меня начались схватки или что-нибудь подобное.
Если уж вспоминать, то я была дома, целый день не находила себе места, а вечером началось. В больницу меня отвез Балашов. Он был взволнован. Матерился и нарушал правила всю дорогу до роддома.
Поджав губы, я делаю большой глоток шампанского из бокала.
Балашов задерживается. Мы не садимся за стол, ждем его.
Здесь все, кроме отца моей дочери. Мои родители, его родители и Кира.
Помимо Сабины, все внимание на себя стянула моя сестра. Она с удовольствием рассказывает о свадебном платье, которое заказала. Даже для меня эта информация новая, я не знала, что платье уже заказано, поэтому слушаю вместе со всеми.
Сидя на противоположной от меня стороне дивана, Кира покачивает ногой, заброшенной на другую, и занимает наших родственников беседой:
— У этого дизайнера очередь на год вперед, но моя подруга училась вместе с ее близкой подругой, поэтому нам с трудом, но договориться удалось…
— И какое оно будет? — интересуется Нина Балашова. — Хотя у тебя отличный вкус, лучше подождать и увидеть…
— Платье — секрет. Его до свадьбы не увидит никто…
Заглушив кавардак собственной жизни еще одним большим глотком, я наблюдаю за сестрой.
За ее улыбкой, за жестами.
Наблюдаю, пытаясь понять, счастлива ли она. Задавала ли она себе этот вопрос, знает ли на него ответ?!
Сглотнув, я чувствую пузырьки шампанского в горле. Ощущаю волнение, маленький шторм в груди, где хранится моя сестринская любовь.
Ее глаза горят, несмотря на спокойствие и уверенность, которые Кира пытается демонстрировать. На ней тонкое платье со свободной юбкой до колена, и все время, пока сестра делится новостями относительно своего праздника, ее пальцы теребят край подола.
— Карина, а где твое платье?
Не сразу сообразив, что это мне, смотрю на мать.
— В коробке на чердаке, — отвечаю ей.
— Тебе его откуда-то привозили, да?
Пытаясь не пускать в себя злость за эти ни черта не уместные вопросы, допиваю свой бокал и встаю, говоря:
— Из Питера.
— Да, точно, — хмыкает мама. — Изумительное было платье…
Выйдя из столовой, направляюсь в гостиную через двустворчатые двери. Проходя мимо зеркала, заглядываю в него. На мне белая шелковая блузка и свободные брюки. И я совсем не похожа на ту девчонку, которую семь лет назад Балашов отвез в роддом.
Другая прическа, фигура стала объемнее, и в глазах черти, ведь, глядя на свое отражение, я снова пускаю в голову Дениса Алиева.
Понедельник приближается слишком быстро!
Отвернувшись, прохожу мимо горы подарков, сложенных небрежной кучей в углу гостиной. Я слышу смех Сабины из комнаты, которую для нее выделили Балашовы-старшие. Это полноценная детская, Саби крутится в ней волчком, носясь вокруг моего отца, сидящего на кровати. В его руках кукла с длинными черными волосами, на лице умиротворенное выражение, словно
