Патриция Хилсбург - Изгнание из Эдема Книга 1
Стэфани и не подумала подойти к окну. Ей по каким-то ее планам было необходимо задержать доктора, и она старалась всеми своими средствами.
Врач подошел к окну, приподняв занавеску, посмотрел вниз и радостно сообщил:
— Ваша машина стоит внизу.
— Ах черт, неужели вы не можете подождать, пока он не выпьет чаю и не выкурит сигарету?
Но доктор был решительным. Он подошел к Стэфани, остановился перед ней и назидательно, как и положено врачу, сказал:
— Нет, не могу. Потрудитесь вернуть мне феску. Будьте так добры.
Опомнившись, Стэфани деликатно и осторожно водрузила феску на голову доктора, проговорив почти смущенно:
— Я только хотела посмотреть, как вы без нее выглядите. Не обижайтесь.
— Постараюсь.
Доктор повернулся к двери, но не успел сделать и одного шага, как Стэфани воскликнула самым очаровательным своим голосом:
— Послушайте! Ведь это же приключение. Неужели вы, эскулап, совершенно чужды романтики? Просто любопытства, наконец. Разве вам не интересно узнать, за что я спустила этого мерзавца и скота с лестницы?
— Нет.
— Неужели вам не хочется хотя бы раз в жизни отказаться от своих принципов, наплевать на всех больных, на их стоны и жалобы, на их омерзительные раны и провести вечер за городом с очаровательной женщиной?
— Вы имеете в виду себя?
— А разве здесь присутствует еще кто-нибудь?
Доктор хотел возмутиться умением этой женщины отвечать вопросом на вопрос и получать от тебя гораздо больше сведений, чем ты хотел бы сказать, но отделаться от нее он не мог и отвечал ей более искренне, чем было нужно.
— Женщины, — мягко сказал он, — за исключением тех, которые становятся моими пациентками, не интересуют меня.
— Вы что, интересуетесь другим полом?
— О, аллах, что позволяет себе эта дама!? Просто я очень много знаю о женщинах, как снаружи так и внутри.
— И это так мерзко? — не отставала Стэфани. — Я же прошу вас быть моим лечащим врачом.
— Но вы совершенно здоровы, как снаружи так и внутри, я надеюсь.
Стэфани кокетливо надулась, превратившись в мгновение ока в очаровательную обольстительницу, засверкала своими лучистыми, как коричневые агаты в хорошую погоду, глазами и голосом нежным, как летний ветер, почти прошептала:
— Милый лгун! Совершенно здорового человека нет, не было и не будет.
Что-то произошло, промелькнуло в глазах восточного доктора, он подошел к этому страшному, некрашеному и, очевидно, давно немытому столу и сел напротив Стэфани. В голосе его уже было меньше холодности и пренебрежения и, похоже, он начал терять сопротивляемость:
— Это правда!
— Умница.
— Я?
— Вы, вы, начали меня понимать.
— Наоборот, я перестаю понимать себя.
— И не надо.
— Как?
— Главное, чтобы вы понимали меня, и все у нас с вами будет прекрасно.
— Погодите, мадам. Я должен вас предупредить…
— Значит будет у нас будущее?
— Возможно и нет.
— Но это не вам решать.
— Хорошо, послушайте, — доктор поправил на голове свою феску, поднял глаза к небу, как будто спросил разрешения у аллаха рассказать этой женщине свою врачебную тайну:
— Помнится, еще молодым, в начале своей карьеры, я убил несколько больных, — доктор вопросительно посмотрел на Стэфани, ожидая реакции, но услышал одно слово:
— Дальше.
— Меня учили, что при операции я должен резать до тех пор, пока не останутся только здоровые ткани. А так как подобных тканей у больных людей не существует, то я исполосовал бы больных на куски, если бы меня не остановила медсестра.
— И что?
— Они умерли, но не на операционном столе, а после того, как вышли из больницы.
— Вас судили?
— Нет.
— Почему?
— Потому что их унесли с операционного стола живыми, я был вправе утверждать, что это послеоперационный недосмотр, что операция удалась. — Доктор без перерыва вдруг выстрелил в Стэфани неожиданным вопросом:
— Вы замужем?
— Да.
— Я так и подозревал.
— Но…
— И это я подозревал, и еще я выяснил, что вы не глупы, можно сказать…
— Спасибо.
— …умная женщина.
— Поздравляю вас!
— С чем?
— Что вы, наконец, начинаете прозревать.
— А ваш муж, мадам?
— Вам нечего опасаться — муж открыто изменяет мне и не сможет подать на вас в суд.
— За что?
— Если вы начнете ухаживать за мной. Если понадобится, я просто с ним разведусь.
Доктор обдумывал сказанную ему версию, обдумывал серьезно, как делал он все — обстоятельно и серьезно, часто испросив у Аллаха разрешения на свои мысли, а мысли у него сейчас роились и путались — это было видно по тому, как менялся блеск его глаз.
— Я должен все же проявить не свойственное мне любопытство, уважаемая леди.
— Слушаю.
— А кого вы спустили с лестницы?
— О, это уже что-то!
— Кто он такой? Он что, ухаживал за вами, — спросил доктор и это было уже не праздное любопытство, все мужчины одинаковы и восточные и западные — сильная женщина для них — опасность, тревога.
— Нет.
— Так что же?
— Он оскорбил память моего отца.
— Почему?
— Потому, что еда в этой кофейне разочаровала его желудок и аппетит.
— И этого было достаточно, для таких действий Дианы?
— Видите ли, когда я думаю об отце, обыкновенные люди кажутся мне меньшими нашими братьями, если не просто мусором на дороге. Вы — необыкновенный человек, я это увидела и почувствовала сразу.
— Благодарю вас, — вежливо прервал Стэфани доктор, но сказать что-нибудь еще она ему не позволила, продолжая высказываться по своей цели:
— Я хотела бы продолжить наше так необычно начавшееся знакомство. Теперь, когда вы задали такие, можно сказать, очень интимные вопросы о моей семейной жизни, а я ответила на них со всей искренностью и откровенностью, вы не сможете отказаться быть моим лечащим семейным доктором.
— Вы так решили?
— Вы знаете.
— Я еще нет.
— Все решено.
— Ладно. Вы что-то говорили об Эдиповом комплексе?
— Не без того.
— Об избытке денег?
— Избыток? Вы ненормальный?
— Но я что-то слышал о миллионах? — настойчиво уточнял доктор, и в голосе его появилось что-то от восточного Эскулапа.
— Миллионы! Ну и что, всего каких-то жалких тридцать миллионов на сегодняшний день.
Доктор изучающе посмотрел на руки Стэфани, потом перевел взгляд на грудь, подбородок и остановил свое исследование, пристально вглядываясь ей в глаза:
— Психологически любопытный случай, я уделю ему внимание! Это интересно!
