Вечно ты - Мария Владимировна Воронова
Люда молча покачала головой.
– Правда, Люд, – не отставала Варя, – ведь, если бы вы успели расписаться, ты бы у нас жила, правда?
– Наверное…
– Ну и вот! У вас как раз тот случай, когда штамп в паспорте ничего не меняет, папа тебя считает своей женой, а я могу даже мамой называть, если хочешь. Давай, переселяйся, обживай его комнату, пока тебе дома весь мозг не сожрали.
– Варя, ну что ты говоришь! Никто мне мозг не жрет!
– Ну да, ну да…
– Не жрет, – повторила Люда.
– Ладно. Но все равно нам с тобой вместе лучше будет.
– Конечно, лучше, Варечка. Поверь, я бы очень хотела к тебе переехать, но я просто не имею права так поступить со своими родителями. Я и так уже причинила им много горя.
* * *
Немного волнуясь, поднимаюсь по темной лестнице со щербатыми ступенями к огромной двустворчатой двери, которую красили столько раз, что она стала похожа на географическую карту. Наверху есть небольшое окошечко, но оно так высоко, что в него не заглянуть. На косяке несколько табличек с трудноразличимыми фамилиями, но звонок всего один, и я, согласно инструкции, нажимаю на него дважды.
Регина Владимировна открывает почти мгновенно. Синее платье в белый горошек делает ее моложе и проще. Я протягиваю бутылку красного вина.
Лицо начальницы смягчается от улыбки:
– Как в старые добрые времена студенчества.
Я тоже улыбаюсь, вспоминая, как мы с подружками пили и проклинали парней, которые не хотели в нас влюбляться.
– Что ж, Татьяна Ивановна, милости прошу!
Пройдя по широкому светлому коридору, мы оказываемся в комнате, огромной, как спортивный зал, в два окна. С потолка свисает люстра, на которой с комфортом могли бы повеситься пять человек, не мешая друг другу.
– Сорок квадратов, – улыбается Регина Владимировна, с удовольствием наблюдая мое изумление, – раньше мы жили тут вдвоем с мамой, а теперь я одна. По нормативам ни о каких очередях на отдельную квартиру могу даже не мечтать. Но это и хорошо, мне нравится простор, а к коммунальному быту я привыкла. Кухней почти не пользуюсь, вот сегодня только благодаря вам встала к плите впервые за бог знает сколько времени.
Она показывает в простенок, где стоит небольшой круглый столик, покрытый старинной льняной скатертью с вышивкой ришелье и уставленный явно антикварной посудой. В этой комнате, кажется, ничего нет современного, кроме монографий по специальности. Даже пишущая машинка на массивном двухтумбовом столе с ножками в виде львиных лап черная, с круглыми клавишами.
На стенах фотографии, частью черно-белые, частью от старости приобретшие цвет охры, на некоторых лица совсем побледнели, словно люди медленно и безмолвно отступают во тьму времен.
Я вижу женщин в высоких прическах и платьях, заколотых у горла камеями, мужчин в сюртуках, один из которых поразительно похож на Николая Второго, возможно из-за таких же бороды и усов. Мне интересно, но я чувствую себя еще не вправе расспрашивать Регину Владимировну. Может быть, потом, если мы подружимся по-настоящему.
– Садитесь, пожалуйста, – говорит хозяйка, – попробуйте салат и пирожок, и не будьте ко мне строги. Я для себя готовлю крайне редко, а для гостей так почти и никогда не приходится. Знаете, когда идешь к успеху, как-то теряешь друзей.
– Да и когда не идешь, все равно теряешь, – киваю я, с некоторой опаской усаживаясь на стул с изящно изогнутыми ножками и круглой гобеленовой спинкой.
Тарелку тоже страшновато брать в руки, такая она изящная, с волнистым краем с тончайшей золотой каемкой.
Мне смутно помнится, что в моем раннем детстве у нас тоже был подобный стол с львиными лапами, и даже, кажется, мордами, и на черенках столовых приборов тоже красовались монограммы. А может быть, я помню это только по рассказам мамы, она иногда вспоминала, сколько всяких бесценных раритетов мы стопи́ли или обменяли на еду во время блокады. Вспоминала без сожаления, а с радостью, что благодаря этому живы остались.
Потом мы с Пашей уехали служить, и там не с руки нам было обрастать скарбом. Какие-то прибивались в наше хозяйство сами собой тарелки с грозной надписью «общепит» да алюминиевые вилки-ложки, и на том спасибо. В общем, за время кочевой жизни утратила я вкус к красивым вещам.
На свадьбу мои и его родители скинулись и подарили нам шикарный сервиз. Не такой чтобы прямо красивый, но шикарный, с золотом и цветами, все как полагается. Тогда они еще надеялись, что Паша никуда не поедет, останется на кафедре, быстро станет известным хирургом, и мы будем вести светскую жизнь с помощью этого сервиза.
Кто ж знал, что он будет впервые распакован только на Пашины сорок дней…
– Восхитительно, – говорю я, попробовав пирожок.
– Правда?
– Бесподобно, – для убедительности откусываю еще кусочек.
– Вы мне льстите. У вас наверняка гораздо вкуснее получается.
– Это стереотип, – смеюсь я, – будете смеяться, но я ни разу в жизни не пекла пироги.
– Ого! Как же это у вас получилось?
– Ну, во-первых, не было духовки. Девчонки исхитрялись, делали жареные, но я как-то не стремилась овладевать этим искусством.
Регина Владимировна недоверчиво качает головой и выходит в кухню за штопором.
Но я не вру, я действительно никогда не готовила ничего сложнее котлет. Когда мы приехали к месту службы мужа, я сразу устроилась в местную больничку, откуда, в связи с дефицитом кадров, меня только изредка выпускали побегать и подышать. Паша тоже пропадал на своей лодке, а в редкие свободные часы отправлялся в госпиталь или к нам в больничку наращивать мастерство. Мы с ним виделись-то нечасто, какие там пироги…
Хорошее то было время, трудное, бедное, но зато мы каждую секунду знали, что нужны людям. Единственное, о чем жалею – что материнство прошло как-то между прочим, между амбулаторным приемом, курацией и дежурствами. Сын учился читать по бланкам анализов, вместо аппликаций клеил истории болезней, и книжка про доктора Айболита уже в три года не могла сообщить ему ничего нового.
Это действительно жаль. Но врачебный долг звал, и нельзя было не пойти.
В жизни редко так бывает, что счастье приходит вовремя и когда ты этого хочешь, а еще реже – что совпадают все условия, чтобы мечта твоя сбылась.
Через десять лет Пашу с лодки перевели хирургом в окружной госпиталь. Пришлось мне оставить мою любимую больничку, где я уже дослужилась до главврача, и переехать вместе с мужем. Вместо комнаты в общаге нам дали отдельную квартиру, с настоящей собственной ванной, в которой можно было сидеть
