Трудно удержать - Бромберг Кристи
– И ты приняла предложение Кэннона?
– Приняла, – в ожидании его ответа я подхожу к обочине и, упираясь коленями в ограждение, кладу руку на бедро.
– Ты даже не подумала позвонить и спросить, почему я решил, что эта работа тебе не подходит? – В трубке слышится щелчок, и я легко могу представить отца. Он поднялся со стула, чтобы закрыть дверь кабинета и сделать нашу беседу более уединенной.
Данная черта восхищает. Будучи отцом-одиночкой, который воспитывает четырех дочек, он заботился о том, чтобы каждой из нас было уделено необходимое внимание… И очевидно, в данный момент внимание необходимо мне.
– А ты посоветовался со мной по поводу конференции в Чикаго, прежде чем отвергать мою кандидатуру? – бросаю я в ответ.
Его протяжный вздох говорит сам за себя. У него усталый голос, и все же я отгоняю мысль о том, что он стареет, а вещи, которые раньше мотивировали, теперь изматывают его.
– У меня на то были причины, Леннокс. – Он произносит это так, чтобы дать понять – возражения не принимаются. Из-за этого я снова чувствую себя ребенком, которому делают выговор. Между нами повисает молчание. – Не расскажешь, что с тобой происходит?
– Ничего такого. Все со мной в порядке.
От его смешка на глаза наворачиваются слезы. Ненавижу это. Почему, какими бы взрослыми мы ни становились, нам всегда необходимо одобрение родителей?
– Ладно. Можешь лгать. Ты ведь теперь взрослая, имеешь право. Но у меня четыре дочери, так что я точно знаю, что «cо мной все в порядке» значит полностью противоположное. Просто знай, что, когда тебе захочется поговорить, я всегда готов выслушать.
– Почему ты не дал мне новых клиентов, пап? Почему после разговора о том, что нам нужно объявить охоту на клиентов Финна, чтобы спасти агентство, ты так и не доверил мне даже одного?
– Дело не в доверии, дорогая, а в правильном моменте.
– Но Дек, Чейз и Брекс заняты делом, в то время как ты лишаешь меня шанса выступить с речью на конференции. Твоя отговорка о правильном моменте кажется подозрительной.
– И решение о конференции я принял тоже не просто так. Чейз сказала, что тебя это разозлило.
– В чем причина? – спрашиваю я.
– Я волнуюсь за тебя.
Это не назовешь ответом. Кеньон Кинкейд умеет увиливать.
– Я уже большая. Сама могу о себе позаботиться.
– Как и всегда, но это не лишает меня права, как отца, сказать, что я за тебя волнуюсь.
Я веду внутреннюю борьбу, потому что злюсь, что он отказывается отвечать прямо, но при этом все же беспокоится обо мне. Это глупая война, но я все равно ее веду.
– Но почему?
– Иногда я думаю, что втянул тебя в бизнес, а ты согласилась из чувства долга, а не потому, что тебе это действительно нравится, – говорит отец.
Меня будто бы ударили кинжалом в грудь. Его слова объясняют то, как я чувствовала себя в последнее время, но все же я люблю свою работу.
– Если раньше ты была фанатичной и расставляла все точки над i, теперь ты срезаешь углы и идешь на ненужный риск. Ты – ребенок, прогуливающий школу, в то время как твои сестры вовремя сдают все домашние задания.
Он дает мне шанс обдумать его слова, сделать паузу, вместо того чтобы продолжить возмущаться сравнением с сестрами. Ненавижу то, что хочу возразить ему, когда на самом деле он прав.
Я действительно срезала углы и думала больше о себе, чем о работе. Я страшилась рабочей рутины, потому что все острые ощущения исчезли.
И все же я люблю то, чем занимаюсь.
– Ты никогда не заставлял меня делать то, что я не хочу, пап. Просто… Наверное, мне становится скучно. Может, я нуждаюсь в вызове, в смене темпа, но это еще не значит, что я хочу все бросить.
– Твоя мама была такой, – его приглушенный, полный ностальгии смешок одновременно наполняет меня и радостью и печалью. Мне так хочется быть похожей на нее, сохранить связь с женщиной, которую с каждым днем я помню все меньше и меньше. – Иногда я забываю, как сильно вы похожи. Время от времени она смотрела на меня с мягкой улыбкой и говорила: «Мне нужны перемены, Кеньон». И я никогда не мог ей отказать. До вашего рождения перемены ограничивались уединенным домиком на пляже или поездкой в туристическое место на несколько недель. А потом я мог прийти домой, а мебель была переставлена или одна из комнат оказывалась перекрашенной. Ее неугомонность иногда сводила меня с ума, но и являлась частью того, почему я так сильно ее любил.
– Я и не догадывалась, – шепчу я.
– Поначалу я боялся, что однажды она почувствует то же самое и ко мне. Что я стану еще одной вещью, которую ей захочется изменить. Однажды я спросил ее об этом, а она рассмеялась и сказала: «Ты тот, кто усмиряет мою неугомонность, Кен. Так я и поняла, что ты тот, кто мне нужен».
Я стою на обочине дороги на Голливудских холмах, а по моему лицу текут слезы. Я злюсь на себя за то, что этого драгоценного кусочка воспоминаний хватило, чтобы снова почувствовать связь с семьей.
Конечно, я расстроена из-за конференции в Чикаго и всех тех вещей, что за последние недели заставили меня усомниться в собственных силах. Тем не менее это моя семья. Они – все, что у меня есть.
– Ты в порядке? – спрашивает папа, когда я в очередной раз шмыгаю носом.
– Я пытаюсь заполучить клиента, пап.
– Ох, – в его голосе звучит удивление, и я представляю, как он выпрямляется в своем огромном офисном кресле, как серебро его волос поблескивает в свете флуоресцентных ламп.
– Я это не планировала. Поначалу это была ситуация под названием «Мне нужны перемены, Кеньон», – продолжаю я, улыбаясь. – Возможность сама подвернулась. Если заполучу его, это окупит все ошибки, которые я совершила за последнее время.
– Леннокс. Ты же знаешь, я не жду…
– Это Раш Маккензи. – Я понимаю, что, если у меня не получится заставить его замолчать, одно это имя сможет.
– Твой напарник в ВЛПС?
– «Напарник» – не совсем подходящее слово, – говорю я и объясняю, чего именно ожидает от меня Кэннон. Когда я заканчиваю, отец молчит, а мимо меня проносится машина. – Пап?
– Думаешь, ты готова к подобному заданию? Он же важное имя в центре не менее важного скандала. Часто такие клиенты приходят не только с большим вознаграждением, но и с большими последствиями.
И это он еще не догадывается и о половине того, что произошло.
Я переминаюсь с ноги на ногу и чувствую восхитительную болезненность, оставшуюся после вчерашнего вечера, а затем внутренне съеживаюсь оттого, что утаиваю от отца подробности.
– Я понимаю.
– С ним нельзя ошибиться. Он в самом центре сцены, на которую смотрит весь спортивный мир. Раш нарушил правило, по которому живут все спортсмены, – не вреди товарищу по команде.
– Но я не думаю, что он виновен. – Я впервые произношу это вслух.
– Ты знакома с ним всего пару дней, а уже пришла к каким-то выводам?
– Да, – утверждаю я. – Думаю, это лишь впечатление. Да, он бунтарь, но что-то подсказывает мне, что он не так глуп, чтобы ставить на кон победу команды.
– Ты же знаешь, что так думают немногие?
– С каких это пор мне есть дело до всеобщего мнения?
– Для агента ситуация довольно щекотливая. Если он совершит еще одну ошибку, то, возможно, переживет последствия, а вот винить будут тех, кто был с ним рядом.
– Ты так сильно пытаешься меня отговорить, что возникает ощущение, будто ты не веришь, что я справлюсь.
– Это не то, что я сказал.
– Но он – клиент Финна. Разве не в этом наша цель?
– Наша цель улучшить то, что мы уже имеем. Собрать и склеить осколки, которые остались после его грязной игры.
– Другими словами, украсть, – смеюсь я.
– Знаю, ты этого не видишь, но прямо сейчас я качаю головой.
– Так я и думала.
– За этим стоит что-то еще, да? Что-то случилось на конференции?
На глаза наворачиваются слезы. Я ненавижу каждую каплю унижения, которое пробуждает нескрываемое сострадание в голосе отца.
– Нет. – Да. Мгновение я молчу, благодарная отцу за то, что он не настаивает. Но будь это иначе, что бы я сказала ему? Что должна сделать это ради себя? Чтобы убедиться, что в моем наборе навыков больше силы характера и жизнестойкости, чем недолговечной красоты? Вопреки тому, что конкурсы красоты пытались навязать претендентам. Навязать мне.
