Покровитель для Ангела. Собственность бандита - Екатерина Ромеро
– Михаил, расскажи о себе что-то, – шепчу одними губами. Смелею и сама касаюсь его ладони. Одними подушечками пальцев, но все равно это безумно приятно. Бакиров сидит, облокотившись крепкими руками на колени, смотрит вдаль, и я вижу его строгий профиль, четко очерченные губы, напряженные брови, прямой нос, блестящие карие глаза с черными ресницами и грубые скулы. «Он безумно красив, – проносится в мыслях, – просто невероятно мужественный».
Я так сильно соскучилась по его прикосновениям, изголодалась, истосковалась, что просто теперь не хочу убирать свою руку. Провожу по его грубой коже, задеваю намотанные на ладонь острые четки, царапаясь об них. Боже, это, наверное, очень больно, а Михаил носит их постоянно.
– Что ты хочешь узнать?
Михаил сплетает наши пальцы, я касаюсь его ладони, которая вся покрыта синеватыми татуировками. Раньше они меня пугали, а сейчас… тоже пугают, но уже меньше.
– Ты давно куришь?
– С двенадцати.
– А твои тату… давно они у тебя? – Осторожно провожу подушечками пальцев по его татуированной ладони. Кожа грубоватая, длинные крупные пальцы, ладони большие, смуглые, так не похожи на мои.
– В тринадцать лет первое. Тоха набивал. Это.
Показывает на крест на запястье правой руки, и я осторожно провожу по нему пальцами, а после скольжу по его руке вверх до локтя, по извилистой сетке вен, и почему-то дрожь вперемешку с теплом разливается по телу.
Бакиров красив… мамочка, какой же он красивый и опасный. Хищник, а хищники всегда красивы. Им нужно заманивать жертву в свои лапы.
– Толик? Он умеет?
Михаил коротко усмехается, так красиво и заразительно, опасно.
– Он много чего умеет. Люда его одомашнила.
Улыбаюсь. Да, почему-то я так и думала. Толик только с виду такой добренький. Я уже знаю, что он одной крови с Бакировым, они вместе росли и Анатолий далеко не пай-мальчик.
– Почему именно крест? Ты веришь в бога?
– Нет. Мы ни во что не верили ни тогда, ни сейчас. Тоха учился набивать тату. Он дал мне свою порцию ужина за этот рисунок. Я был голоден. Мне было похер, что он там выбьет.
– Ты давно знаешь Толика?
– Всю жизнь. В одном детдоме росли.
– И… вы сразу стали друзьями? – спрашиваю осторожно, понимая, что эта тема опасна. Михаил медленно оборачивается. Его взгляд серьезен, но сейчас спокоен.
– Мы никогда не были друзьями, Ангел. Мы братья. Клятву давали.
– Какую клятву?
– Что умрем друг за друга, если понадобится.
Возникает пауза. Я знаю, что Михаил говорит правду. Его голос становится еще более хриплым и мрачным.
– Михаил… можно еще один вопрос?
Бакиров закуривает, глубоко затягивается сигаретой. Я же вдыхаю дым, привыкла уже к нему, глаза не так сильно слезятся, как это было вначале. Мне даже нравится этот запах, это его запах.
– Смотря какой.
– Твоя семья, ты знаешь своих родителей?
– Нет. И не хочу.
– Почему?
– Если бы я знал их, я бы уже давно их убил.
Выдыхает дым через нос, тушит сигарету о стеклянную пепельницу на полу, и я понимаю, что это тоже больная тема. Бакиров не рос в домашних условиях, как я. У него не было родительской любви и заботы, которая была у меня.
– Извини, эти вопросы про семь…
– Чш…
Замираю, когда Михаил кладет мне большой палец на губы, чуть надавливая.
– Хорош вопросов.
Даже среагировать не успеваю, как Михаил наклоняется и накрывает мои губы своими. Наши носы соприкасаются, Михаил целует меня так напористо и нежно одновременно, и мое тело сразу же реагирует. Сладко, приятно, трепетно, немного колется его борода.
Я скучала по нему… боже, я так скучала, что теперь не могу удержаться. Сердце колотится в груди, в животе сразу все отмирает. Я живая, с ним одним только живая.
Кладу руки мужчине на голую грудь, чувствуя ее тепло, жесткие волосы, еще миг, и я оказываюсь поваленной на диван. Вдыхаю его запах, широко раскрываю глаза, чтобы увидеть Мишу. Такого большого и сильного, крепкого, как медведя.
Внутри все трепещет, я не сопротивляюсь, я хочу его прикосновений, хочу его ласки, его рук на своем теле.
Михаил с легкостью подминает меня под себя, рычит, широко разводит мне ноги, и через секунду я чувствую бедром его возбуждение. Он ложится на меня, целует снова, и какая-то красная вспышка выстреливает в голове. Ремень, стол, боль… боже, как много боли. Страх. Парализует тело, отнимает речь, живот болит… больно.
– Нет… нет, не надо…
Уворачиваюсь от его поцелуя, но Бакиров с легкостью перехватывает меня за лицо, голодно впивается в мои губы, придавливает сильнее собой. Слишком быстро, напористо, немного больно, я чувствую его силу, и мне становится до чертиков страшно.
Мы одни в доме, мне снова никто не поможет. То самое чувство беспомощности и слабости, я не могу, тело пробирает дрожь, и паника проносится по венам от страха.
– Я хочу тебя, Ангел. Дьявол, я так тебя хочу!
Михаил целует меня в губы и шею, его руки с легкостью забираются под мою майку, накрывают грудь, сжимают соски, а у меня ремень кожаный перед глазами, мне дышать тяжело, кажется, я задохнусь просто сейчас в его руках.
Отталкиваю его, упираюсь ладонями в широкие плечи, но Бакиров даже бровью не ведет, он зажал меня собой, придавил к дивану, как мошку, и теперь… сделает больно.
– Не надо, Михаил… Нет, нет, не надо, стой! ХВАТИТ! ХВАТИТ, НЕ-ЕТ!
Сама не замечаю, как сладкие поцелуи сменяются моим криком, а после уже и слезами. Я с силой отталкиваю Бакирова, а после впиваюсь ногтями ему в плечи, царапаюсь и реву. Громко, просто навзрыд, отчего Михаил сразу слезает с меня, убирает руки.
– Что случилось, Ангел?
– Я… я не знаю. Я…
Он за руку меня берет, а мне страшно. Дышу тяжело и реву, как дура.
В груди жжет. Все тело дрожит, боже, я же испугалась его. Становится стыдно и неловко. Чувствую себя виноватой.
Миша поддевает мой подбородок, заставляя посмотреть на себя, и я вижу отпечаток боли на его лице.
– Прости,
