Разлучница между нами (СИ) - Оксана Барских
Кеша и Маша, по моей просьбе, не приходят, так что после окончания заседания домой мы едем втроем – Тим, Света и я. Успокоившись, дочка засыпает в своей комнате, и мы с Тимом остаемся наедине.
– Слушай, сынок, ты не знаешь, что с Адель? Она давно не звонит мне, – говорю я Тиму, как только первая волна потрясения от произошедшего проходит.
– Мы не общаемся. Она предательница, так что пусть с отцом и остается, там ей самое место, в логове ядовитых змей, где они ее съедят и в конце концов переварят, – отвечает сквозь зубы сын и скрипит челюстью, явно злится на сестру.
В его голосе я слышу боль, которую он не способен скрыть от меня. Как бы он ни пытался взрастить в себе ненависть, в глубине души сестру он любит, просто не понимает. Они хоть и близнецы, но той самой связи, о которой пишут в книгах, не имеют. Они оба, словно луна и солнце, никогда не пересекаются, но дополняют друг друга и не могу существовать один без другого.
– Она любит отца, – выдыхаю я, пытаясь не обижаться на старшую дочь.
Она всегда была папина дочка, так что я гашу в себе неприятные эмоции, напоминая себе, что я мать, которая должна одинаково относиться ко всем своим детям.
– Он предал нас, свою семью, воспитывает теперь Антонину вместо Светки. Скажи мне, сколько раз он навещал ее? Звонил хотя бы? Да он даже не спросил, какие ему положены дни для встреч со Светой! Никогда Адель не прощу того, что она оставила тебя в критический момент. У нее даже кишка тонка в суд прийти, чтобы посмотреть нам смело в глаза, она просто трусиха. Если бы я мог, мам, то был бы рядом.
– Не вздумай бросать учебу. И не проси больше дядю Кешу, чтобы он ходатайствовал за тебя, чтобы тебе дали увольнительную. Здесь я сама разберусь, не маленькая уже. Развод уже случился, я отстояла и получила половину по закону, так что без гроша в кармане мы не останемся.
Я пытаюсь дать понять Тиму, что ему не о чем беспокоиться, но вижу, что мои слова прозвучали напрасно.
– Не могу я так, мам. Горит всё внутри от предательства близких. Не понимаю я, как они так могут? Мы же были семьей, не лучше и не хуже других.
Тим в отчаянии, и я касаюсь рукой его щеки, чтобы передать ему то, что чувствую сама.
– Живи дальше, Тим, перестань терзать себя. Ничего нельзя изменить и ты будешь лишь страдать, мучая себя вопросами, на которых нет ответа.
Воцаряется тишина. Сын опускает голову, словно раздумывает, но, как оказалось, он меня не слышит, стоит на своем.
– Если нужна будет помощь, мам, ты только сообщи. Я если сам приехать не смогу, друзей из школы попрошу. Вон, Влад неподалеку живет, а Валера СТО открыл в городе. Так что отец нам не нужен, сами как-нибудь справимся.
Пока он сидит хмурый за столом, я вдруг со всей ясностью и горечью осознаю истину, от которой пряталась все эти дни после измены.
Для детей авторитетом всегда был Антон. Той опорой, которая давала им уверенность в завтрашнем дне, в то время как я была для них беспечной матерью, на которую нельзя положиться.
Все важные решения по поступлению в университет и выборе профессии они принимали исходя из совета Антона. Он давал им дельные напутствия, я же просто любила детей, но не могла им дать ощущение стабильности. Именно поэтому сейчас Тимофей так агрессивно реагирует на предательство Антона и пытается взять на себя ответственность за меня и Свету, хотя в его возрасте ему нужно думать о своей личной жизни и учебе.
Просто для всех нас прежний мир разрушен, и каждый не понимает, как жить дальше.
Мне хочется убедить сына, что он не должен становиться главой нашего ставшего маленьким семейства, но я осекаюсь, осознавая, что пустословие напрасно. Единственное, что убедит его перестать так быстро взрослеть и брать на себя тяжелую ношу, это мои действия.
Мне как никогда раньше нужно срочно взрослеть и вставать на ноги. Учиться жить самостоятельно и нести ответственность не только за свою жизнь, но и за жизнь несовершеннолетней дочери-первоклашки.
Тим в конце концов смотрит на часы и уезжает, так как к утру ему надо быть в казарме, а я сажусь в кресло и смотрю на витражные окна, ведущие на задний двор.
Когда мы покупали этот двухэтажный дом, старшие близнецы были еще школьниками, а Света только родилась.
Я мечтала, что здесь мы с Антоном встретим старость и будем принимать многочисленных внуков от трех наших детей. А в итоге я осталась в этом огромном пустом доме одна с младшей дочерью, которая больше не носится счастливо по лестнице, не пытается проникнуть в кабинет отца, свой личный запретный плод, не резвится у бассейна, хотя всегда любила плавать и мечтала стать профессиональной пловчихой и однажды взять золото Олимпиады. Всего этого теперь нет.
Вместо больших надежд в душе пустота, вместо дружной семьи – раскол.
Из-за тревог и переживаний я не могу уснуть, а ближе к полуночи слышу странный шум, словно кто-то пытается открыть дверь с той стороны. Настороженно оглядываюсь и беру в руки статуэтку – первое, что попадается под руку.
Не успеваю дойти до двери, как та распахивается, и передо мной предстает Адель.
– Ты промокла до нитки, – неловко произношу я.
За окном льет дождь, и волосы дочери висят паклями, отчего она напоминает ощипанную курицу. Она очень красивая девочка, но Тим всегда подшучивал над ней после душа – мокрые волосы облепляли голову и не скрывали лопоухости, что было ее единственным комплексом, как бы я ни приструняла сына и ни пыталась убедить ее, что торчащие ушки – ее фишка.
– Можно войти? – неуверенно спрашивает Адель.
Ее глаза покраснели, а веки опухли, словно она недавно плакала навзрыд, и мое материнское сердце дает слабину. Я отступаю, позволяя ей войти, и с тоской смотрю на нее, когда она наклоняется, чтобы снять туфли. Более нелепого наряда для такой пасмурной и дождливой погоды не найти. Короткое платье кричаще алого цвета, еле прикрывающее бедра, туфли на шпильке
