Разрушенные - Кристи Бромберг
И плотина рушится.
Потому что целоваться с Колтоном — это одно, но быть окруженной всеохватывающим теплом его рук заставляет меня чувствовать, что я нахожусь в самом безопасном месте во всем мире. И когда все сказано и сделано, физическая сторона наших отношений без сомнений потрясающая и необходимая, но в то же время это чувство — мускулистые руки, обвивающиеся вокруг меня, его дыхание, шепчущее заверения мне в макушку, сердце, бьющееся сильно и ровно — это однозначно то, что я пронесу с собой через трудные времена. В такие времена, как сейчас. Когда я хочу его так сильно — во многих отношениях — что никогда не понимала, что такое возможно. Раньше это даже не мелькало на моем радаре.
Я плачу по стольким причинам, что они начинают смешиваться и медленно исчезать с каждой слезой, оставляющей слишком знакомые следы на моих щеках. Плачу, потому что Колтон не помнит. Потому что он жив и здоров, и его руки крепко меня обнимают. Плачу, потому что у меня не было шанса испытать подобное с Максом, а он это заслужил. Плачу, потому что ненавижу больницу, то, что она олицетворяет, и то, как она влияет и меняет жизнь всех находящихся внутри к лучшему или худшему.
И когда слезы стихают — когда мой катарсис на самом деле заканчивается и все эмоции, которые я сдерживала на протяжении всей прошлой недели, утихают — я понимаю, что самое главное — это здесь и сейчас.
Мы можем пройти через это. Можем снова нас обрести. Какая-то часть меня глубоко в душе беспокоится, что он никогда не вспомнит того момента, так ярко отпечатавшегося в моем сознании, но в то же время у нас впереди еще столько моментов, их так много, что я больше не могу себя жалеть.
У меня снова перехватывает дыхание, и все, что я могу сделать, это крепче прижаться к нему, задержаться рядом чуть дольше.
— Я так волновалась, — это все, что я могу сказать. — Так боялась.
— Человек-Паук. Бэтмен. Супермен. Железный человек, — шепчет он, что кажется почти рефлексом.
— Знаю. — Киваю я и отстраняюсь от него, чтобы заглянуть ему в глаза, вытирая слезы со щек. — Я звала их, чтобы помочь тебе.
— Мне жаль, что тебе пришлось это делать. — Говорит он с такой искренностью, и все, что я могу сделать, это смотреть в его глаза и видеть в них правду. Что он знает, как сильно я была напугана.
Наклоняюсь и нежно прижимаюсь губами к его губам еще раз, не в силах сопротивляться. Желая, чтобы он почувствовал облегчение, наконец, поселившееся в моей душе. Хочу доказать ему, что могу быть сильной, пока он исцеляется. Что все в порядке, и чтобы он мне это позволил.
— Вы только гляньте. Спящая красавица наконец-то разбудила свою уродливую задницу.
Мы отрываемся от поцелуя при звуке голоса Бэккета, жар заливает мои щеки.
— Я как раз собиралась тебе звонить.
— Правда? Ты этим была занята? — дразнит он, подходя к кровати. — Целовала лягушек? Потому что, мне кажется, наш коматозный принц заколдовал тебя.
Не могу сдержать смех, вырывающийся наружу.
— Ты прав. Я совсем об этом не сожалею. — Тянусь и сжимаю руку, которую он мне предлагает. — Но я собиралась тебе позвонить.
— Не волнуйся. Я знаю, что собиралась. — Он поворачивается и смотрит на Колтона, его улыбка самая яркая, которую я видела со дня гонки. — Ты прямо услада для уставших глаз. Добро пожаловать в мир живых, мужик. — И я знаю, хоть он и говорит жестко, но я улавливаю в его голосе надлом, а в уголках глаз, сосредоточившихся на Колтоне, блестит влага. Он протягивает руку и стискивает плечо Колтона. — Дерьмо. Этот причудливый сбритый клочок на твоей голове может просто выбить тебя вон из царства красавцев. Каково это, покидать страну под названием Я-Гребаное-Божество?
— Отвали. Ты прибыл из страны под названием Я-Гребаный-Комик?
Бэккет со смехом качает головой.
— По крайней мере, в моей стране нам не нужно изменять дверные проемы, чтобы позволить протиснуться в них раздутому эго.
— Это такое приветствие я получаю, вернувшись обратно в мир? Я чувствую любовь, чувак. Думаю, предпочту наркотики, которые они мне дают, чтобы держать в отключке, а не просыпаться и слушать это дерьмо. — Колтон сжимает мою руку, и его взгляд устремляется на меня, прежде чем вернуться к Бэккету.
— Правда? Потому что, может, я и не только что очнулся от комы, но уверяю тебя, то туманное чувство, которое дают тебе эти лекарства, ничто по сравнению с бодрствованием и ощущением теплой, влажной…
— Оу-оу! — я поднимаю руки и спрыгиваю с кровати, не желая слышать, к чему ведет этот разговор. Слабый запах вчерашнего ужина из мусорной корзины дает мне все оправдания, чтобы оставить их наедине. — С меня достаточно, парни. Я собираюсь спуститься вниз, размять ноги и вынести этот мусор.
— О, Рай! Брось… — говорит Бэкс, разводя руки в стороны. — Я собирался сказать «ванна». Теплая, влажная ванна. — Он громко смеется, а потом я слышу смех Колтона, и мне кажется, что мир, который был смещен с орбиты, только что несколько исправился.
— Ага, — упрекаю я, вытаскивая мешок из мусорки. — Конечно, я всегда использую прилагательные «теплая» и «мокрая», когда говорю о ванне. — Качаю головой и ловлю на себе взгляд Колтона. — Вернусь через пару минут.
ГЛАВА 11
На сердце становится намного легче, иду по коридору обратно к палате Колтона. Я написала его родителям и Квинлан о том, что он снова пришел в себя, и уверена, что скоро они будут здесь. Направляюсь в конец холла, где больница любезно предоставила Колтону палату. Она более уединенная, чем большинство других, поэтому он может оставаться вне поля зрения остальных посетителей больницы. И меньше шансов, что СМИ заполучат его желанную фотографию.
Как раз собираюсь войти в палату, когда понимаю, что ему может понадобиться вода. Поворачиваюсь, и, не обратив внимания, чуть не натыкаюсь на человека, которого не желаю видеть.
Никогда.
Вообще.
Тони.
Мы обе вздрагиваем, видя друг друга. И, конечно, я выгляжу взлохмаченной от сна урывками и в старой одежде, в то время как она выглядит безукоризненной и хоть сейчас готовой к съёмкам на камеру. И должна отдать ей должное, она держалась на расстоянии с тех пор, как Бэкс устроил ей нагоняй в приемной. Но когда она
