Разрушенные - Кристи Бромберг
Мы лежим в тишине, моя рука там, где его сердце, а пальцы его левой руки лениво рисуют вверх и вниз линии по моему предплечью. Так много вопросов, которые мне хочется задать. Так много всего проносится в моей голове, но единственное, что я могу сказать:
— Как ты себя чувствуешь?
Кратковременная пауза в его движении настолько незаметна, что я почти не улавливаю ее, но понимаю. И мне этого достаточно, чтобы сказать, что что-то не так, кроме очевидного.
— Нормально. — Это все, что он говорит, и это еще больше укрепляет мою догадку. Даю ему немного времени, чтобы собраться с мыслями и понять, что он хочет сказать, потому что за последние несколько недель я узнала так много вещей, и последняя из них — моя неспособность слушать, когда это важнее всего.
А сейчас это важно.
Поэтому я лежу молча, пока мой разум борется с вариантами вопросов.
— Я проснулся несколько часов назад, — начинает он. — Слушал, как ты дышишь. Пытался заставить свою правую руку работать. Пытался понять, что произошло. Чего я не могу вспомнить. Оно там. Я чувствую это, но не могу сделать так, чтобы воспоминание вышло на первый план… — он замолкает.
— Что ты помнишь? — спрашиваю я.
Отчаянно хочу повернуться, посмотреть в его глаза и прочитать страх и разочарование, которые, скорее всего, идут там рука об руку, но я этого не делаю. Даю ему возможность признать, что сейчас он действует не на сто процентов. Чтобы уравновесить этот врожденный мужской инстинкт: необходимость быть как можно сильнее, не проявлять слабости.
— Только это, — вздыхает он. — Помню части, какие-то фрагменты. Ничего целого, кроме того, что в большинстве из них была ты. Можешь рассказать, что случилось? Как прошел день, чтобы я мог попытаться заполнить то, чего не хватает?
— Ммм. — Я мягко киваю головой, улыбаясь воспоминаниям о том, как началось наше утро.
— Я помню, как проснулся с лучшим видом на свете — ты голая, на мне. — Вздыхает он в знак одобрения, что заставляет части внутри меня, которые были забыты всю прошлую неделю, ожить. Я даже не борюсь с улыбкой, расплывающейся по губам, чувствуя под простыней рядом со мной его растущее возбуждение. Рада, что я влияю не только на память.
— Бэкс вошел без стука, и я разозлился на него за это. Он ушел, и я уверен, твои джинсы были сброшены на пол, а ты была прижата спиной к стене через несколько секунд после того, как дверь закрылась. — Мы замолкаем на мгновение, безошибочные искры потрескивают между нами. — Боже милостивый, чего бы я только не отдал, чтобы сделать это прямо сейчас.
Начинаю смеяться, и на этот раз, передвигаюсь, чтобы сесть и посмотреть на него, он позволяет мне. Поворачиваюсь к нему лицом и не могу избавиться от озноба, покрывающего мою кожу, когда смотрю ему в глаза.
— Не думаю, что доктор Айронс одобрил бы это, — поддразниваю я, тихо вздыхая от облегчения, чувствуя, что мы вернулись на то место, где остановились до аварии. Игривые, нуждающиеся и дополняющие друг друга. Не могу остановить руку, которая тянется к его щеке. Ненавижу мысль о том, что не смогу его касаться.
— Что же, — говорит он, — первым делом спрошу об этом доктора Айронса, когда его увижу.
— Первым делом? — спрашиваю я и сглатываю, чувствуя, как сердце подскакивает к горлу и делает там кувырок, когда он поворачивается лицом и прижимается поцелуем к моей ладони. Простое движение, еще сильнее стягивающее узел на ленте, уже и так обвязанной вокруг моего сердца.
— У мужчины должны быть свои приоритеты. — Ухмыляется он. — Если одна голова разбита, то, по крайней мере, другую можно использовать по максимуму. — Он начинает смеяться и морщиться, поднимая левую руку, и хватаясь за голову.
Меня пронзает тревога, и я тут же тянусь, чтобы нажать кнопку вызова, но его рука останавливает меня. И мне требуется секунда, чтобы понять, что он только что воспользовался своей правой рукой. Думаю, Колтон понимает это в то же время со мной.
Он сглатывает, переводит взгляд на свою руку, отпуская мою. Следую за его взглядом, чтобы увидеть, как сильно дрожат его пальцы, когда он безуспешно пытается сжать кулак. Замечаю блеск пота, появляющийся на лбу под повязкой, так он хочет, чтобы пальцы напряглись. Когда я больше не могу смотреть, как он сражается, тянусь и хватаю его за руку, начиная массировать ее, желая, чтобы она двигалась сама.
— Это только начало, — успокаиваю я его. — Будем продвигаться маленькими шажками, хорошо? — все, что мне хочется сделать, это обнять и забрать всю его боль и разочарование, но он кажется таким неокрепшим, что я боюсь прикоснуться к нему, несмотря на то, насколько это уменьшит затянувшееся беспокойство, которое ходит на цыпочках в моей голове. Мой обычный оптимизм прошел через ад за эти последние несколько недель, и я просто не могу избавиться от чувства, что это еще не самое худшее. Что что-то еще скрывается за горизонтом, ожидая, чтобы снова нанести по нам удар.
— Что еще ты помнишь? — подсказываю я, желая отвлечь его от мыслей.
Он рассказывает мне о своих воспоминаниях того дня, то тут, то там не хватает маленьких кусочков. Деталей не слишком важных, но я замечаю, что чем ближе он подходит к началу гонки, тем больше в его рассказе пустоты. И каждый кусочек головоломки, кажется, становится все труднее и труднее вспомнить, будто он должен схватить каждое воспоминание и физически вытащить его из своего хранилища.
Дав ему минуту на отдых, возвращаюсь из туалетной комнаты, чтобы убрать зубной эликсир, который он просил. Вижу, как Колтон смотрит в окно, качая головой от вида цирка средств массовой информации внизу.
— Я помню, как был в трейлере. Стук в дверь. — Его глаза смотрят на меня, непристойные мысли танцуют в их зеленом блеске, я возвращаюсь на свое место на кровати рядом с ним. — Некий клетчатый флаг, на который
