Михаил Камалеев - 17 оргазмов весны. Маша Онегина
Чорд.
Я сейчас либо расплачусь.
Либо срочно нужно выпить.
Какое-то несколько напряженное и почти молчаливое чаепитие в компании с мамой, когда каждый избегает важного разговора, быстро настроило меня на рабочий лад. Нужный мне офис находился на другом конце города, поэтому я вполне насладился часовым путешествием на общественном транспорте с пересадкой. Почему-то очень люблю старые дребезжащие трамваи с холодными даже летом пластиковыми сиденьями, на которых сначала жутко неудобно сидеть, а потом невозможно заставить себя встать, даже когда ты уже приехал. Наблюдая из окон трамвая за неспешной жизнью города, в котором я вырос, я снова ощутил свою полную непричастность ко всему происходящему. Уже ставшее таким привычным, но до сих пор удивляющее состояние, когда все не всерьез, все не по-настоящему. Дивный сон коматозника. Трамваи в нашем городе [в отличие от известной песни] ходят кругами, поэтому я позволил себе растянуть удовольствие – проехал десятка полтора лишних остановок, но все равно приехал туда, куда мне и было нужно.
К моему приезду тщательно подготовились, поэтому возня с бумагами заняла всего пару часов, осталось лишь дождаться приезда генерального директора, который должен был что-то там подписать, и получалось, что завтрашний день становился для меня совершенно свободным. С одной стороны, это очень хорошо – я уже почти решился все-таки съездить на кладбище, чтобы просто успокоить родителей. В конечном итоге, постоять минут десять с печальным лицом у памятника – не такая уж и сложная задача. Пусть даже он не имеет никакого отношения к моей погибшей жене. С другой стороны, знакомые улицы и всплывающие в памяти маршруты снова навевали какую-то невыносимую тоску. Хотелось бежать, бежать, бежать без оглядки, спрятаться, укрыться и никогда больше не возвращаться сюда.
Через полчаса блуждания по центру, я остановился возле входа в ресторан, где когда-то так любил обедать. Офис редакции, где я раньше работал, находился за углом, минуты три пешком. В голове даже проскользнуло еле уловимое желание зайти поздороваться с бывшими коллегами, но я тут же выбросил из головы эту нелепую мысль. Я позвонил менеджеру той компании, где был с утра, сказал, что за документами приеду завтра, и открыл дверь в ресторан.
– Двести пятьдесят водки и апельсиновый фреш, – даже не здороваясь, произнес я, едва только ко мне подбежала официантка.
@@@
Конечно, это была совершенно идиотская идея – начинать пить в час дня, особенно когда ресторан стал наполняться обитателями окрестных офисов, стаями прибывающими на бизнес-ланч. О, эти баловни судьбы, везунчики! Мало того, что работают в центре [здесь это особенно важно], так еще могут себе позволить не таскать на работу гречку в пластиковых контейнерах и не стоять в очереди к единственной в офисе микроволновке! Едва ли не самый важный корпоративный ритуал – поход на бизнес-ланч, ежедневный маленький «выход в свет». Томные, едва заметные, кивки головами знакомым, выложенные на всеобщее обозрение айфоны, обсуждение важнейших деловых вопросов таинственным полушепотом, повторяющиеся из раза в раз муки выбора, что взять на десерт – чизкейк или тирамису…
Мое полуденное пьянство кричаще выделялось на фоне благопристойного собрания элиты местного планктона. Почему же вам всем есть дело до того, кто и чем занят за соседними столиками? Неужели всего год назад я тоже был частью этой самопровозглашенной касты? Ужас.
Еще двести пятьдесят!
Пить водку в одиночестве – очень нудное занятие. Для этого определенно нужна компания. Само действие опрокидывания содержимого рюмки внутрь себя просто требует каких-то предварительных [ласк] слов, повода. Вот, например, виски и вермуты – совсем другое дело. Это эгоистичные напитки. Логика процесса совершенно другая. Наверное, именно поэтому уже через полчаса мне все это жутко надоело и я решил уйти.
Бесит, когда в поле зрения нет официанта.
Еще больше бесит этот фашистский закон о запрете курения.
Я даже не успел как следует разогнать в себе привычную злость, как произошло нечто, что навсегда изменило реальность.
Никогда еще в жизни я так быстро не трезвел. Как будто мне рассекли голову и впихнули туда кусок льда. Будто я вынырнул со дна глубокого колодца. Я открыл глаза после длительной глубокой комы. После трехмесячной больничной пытки мне сообщили, что диагноз ошибочный, что у меня нет рака. Кто-то зло со всего размаха ударил мне по яйцам. Я больше не Саманта Кейн, теперь я снова Чарли Балтимор. Полный рехаб.
– ГДЕ. ТЫ. ЭТО. ВЗЯЛА.
Это был не вопрос, это был вопль.
Я держал подошедшую официантку за кулон, который висел у нее на шее. Она, бедняжка, почти стукнулась носом о стол, за которым я сидел. Вообще-то, я хотел сорвать кулон с нее, разорвав цепочку, как бывает в фильмах, но, к сожалению, и это тоже голливудское вранье – не так-то просто это сделать [попробуйте].
С разных концов ресторана к нам уже бежало несколько человек. Мне было все равно.
В своей правой руке я держал тот самый кулон, который почти три года назад подарил Маше Онегиной. Мой личный дизайн [стилизованные буквы М и О], дорогое белое золото, а вместо пробы – ее дата рождения. Собственно, я и схватился за него, чтобы рассмотреть «пробу».
И я не ошибся.
@@@
После пары ударов в лицо [мое], некоторого количества разбитой посуды, перевернутого стола и воткнутой в пиджак охранника вилки [вообще-то, я целился в лицо], мы переместились в кабинет администратора заведения.
Я все так же держал в руке тот самый кулон.
Все-таки я сумел оторвать его. И отдавать уже не собирался.
Полицию решили не вызывать и теперь я рассказывал свою историю: про смерть Маши, про подаренный кулон и про то, что мне чрезвычайно интересно узнать, где же эта девушка-официантка его взяла. В конечном итоге мои извинения были приняты, несколько пятитысячных купюр окончательно погасили ситуацию, а девушка, наконец, рассказала, что украшение ей буквально пару недель назад подарил ее парень.
– Я же Оля Москвина, понимаете? Это мои буквы – «о» и «м».
– Получается, что не твои, – мрачно подвела итог Ирина Александровна, администратор ресторана.
Я пытался сохранять спокойствие, мозгом понимая, что девочка ни в чем не виновата, а уже тем более нет никакой вины других сотрудников ресторана. Внутри же у меня все кипело, в голове пульсировало, мне нужно было что-то делать. Я внезапно выбрался из добровольно натянутого на себя кокона безразличия и отрешенности, жизнь снова обрела некоторый смысл.
– Звони парню своему, дура! – это снова Ирина Александровна.
