Я не дам тебе уйти - Ульяна Николаевна Романова
Мышцы на его щеке дернулись, я сильнее вжалась в стену, когда он протянул руку, стирая с моего лица помаду большим пальцем, размазывая ее по щеке.
Тело била крупная дрожь, а я схватилась обеими руками за его запястье. И непроизвольно тянулась к нему, чтобы еще чуть-чуть… Пусть еще раз коснется…
Он медленно наклонился, прикрыл глаза и с мукой прошептал:
– Ненавижу тебя.
– Сильно? – голос надломленный, не мой.
– Хотелось бы меньше, – выдавил он прежде, чем накрыть мои губы своими…
Глава 17
Иван
Она вся дрожала, с такой мольбой и голодом глядя на меня снизу вверх, что у меня внутренности в узел свернулись, а кончики пальцев покалывало от желания прикоснуться к ней. Забыться хоть ненадолго, не вспоминать, не чувствовать, в своих руках подержать. Соскучился по ней до невозможности.
Когда сидел в кафе, смотря ей вслед – хотел бежать за ней, остановить. И одновременно дико желал отпустить и больше никогда не видеть. Закурил, выпуская дым, а в голове другая картинка: она тонкими пальцами, с красным, мать его, маникюром, достает из моей пачки сигарету.
И не было в тот момент этих десяти лет. Мы с ней на кухне были, когда моя девочка снова решила со мной поиграть.
Выкуривая сигареты одну за другой, искал ей оправдание. Для себя, в своей душе пытался объяснить ее поступок. Найти тот гребаный крючок, за который можно потянуть и вытащить себя из ямы безнадеги. Ей было девятнадцать, вся жизнь впереди, столько планов. И тут я со своим ребенком и проблемами, о которых ей даже намекнуть не мог. Что она думала и чувствовала, когда я уезжал в командировки? У меня же даже позвонить ей возможности иногда не было! Может, не доверяла, боялась рожать? Считала, что уеду и не вернусь, а она останется одна с ребенком на руках?
А я бы к ней из ада вернулся. Из самого пекла бы выход нашел тогда, если бы она захотела.
Сделал глубокую затяжку, с трудом удерживая себя на стуле. Чтобы не побежать за ней как привязанный. А в горле ком и в голове другая картина – она плачет. И боль в ее глазах, и такой дикий голод, что меня корежило всего. Застрелиться хотелось, когда в глаза ее, полные слез, заглянул.
Затушил сигарету, быстро нашел адрес ее подружки и пошел к ней. Пешком, не возвращаясь к отделению за машиной. Хотел проветрить мозг, но с каждым шагом понимал, что все. Не могу больше. Засунул подальше свою гордость и решил для себя – если она дома и дверь откроет, значит, судьба дала нам второй шанс.
Забуду. Как-нибудь вытравлю из памяти то, что было между нами десять лет назад. Сделаю так, что только меня любить будет, добьюсь, стену лбом прошибу, снова через ад пройду, но уже не отпущу. Заберу ее у всех: Влада, Андрюхи… У всего мира отберу.
Не было больше сил сдерживаться. Каждую минуту бороться с самим собой, чтобы не поехать к ней, не сидеть под ее окнами в ожидании чуда. Не сходить с ума от боли и гнева и не лезть на стену от осознания, что она принадлежит теперь другому.
И она хотела. Я же видел. Я каждый этот ее взгляд знал, когда она возбуждена была. Когда ко мне хотела. Может, Дэн прав был, и Регина жалела, что ребенка моего тогда не родила.
Сердце колотилось как бешеное, когда к ее двери подошел. Постучал, шаги услышал. Открыла, и я пропал. Все, предохранители сгорели. Была только она и губы ее красные.
Сделал шаг, и она впустила. Ладошку к груди прижала и смотрела так, что у меня в горле пересохло от жажды по ней. И я алчно желал, чтобы она снова моей была. Снова хотел иметь право целовать ее, когда захочу. Быть с ней рядом. Успокоиться наконец и не тосковать так по ней. Ведьма. Настоящая ведьма. Так к себе привязала, что никакой силой не оторвать. Помадой своей красной, бесячей!..
Протянул руку и с непередаваемым удовольствием стер эту помаду с ее губ. Красный след отпечатался на щеке, оставаясь на моей ладони. И я не сдержался. Не мог сказать, что люблю. До сих пор люблю, дико, одержимо, только ее. Люблю и ненавижу за то, что ручным меня сделала. Что на коленях готов умолять быть со мной. Прошлась своими шпильками по самолюбию, всю гордость в землю втоптала.
– Ненавижу тебя, – прошептал я.
– Сильно? – ее уже не просто трясло, а лихорадило.
– Хотелось бы меньше…
Это было даже не признание в любви. Я расписался в собственном бессилии перед моей девочкой.
И она потянулась за моей рукой. Заплаканная, с размазанной помадой по лицу, растрепанная. Не хотел ее целовать. И нежностей не хотел. Хотел наказать, дать понять, насколько мне больно. И не смог. Утонул в голубых глазах и с гортанным стоном впился в ее губы, такие мягкие и желанные. Она дернулась, застонала и тут же мою шею руками обвила, прижимаясь всем телом. И на поцелуй ответила. Голова закружилась, член до боли налился, а я все никак не мог оторваться от ее губ.
Стянул с нее пальто, отбрасывая в сторону, а Регина к моему потянулась. Дрожащими руками расстегнула пуговицу, ни на секунду не прекращая поцелуя, сдернула с меня верхнюю одежду и снова обняла, прижавшись всем телом. Целовал ее как сумасшедший, жестко, требовательно. И руки мне не подчинялись, самовольно шаря по ее телу. Сжал маленькую грудь в ладони, слыша, как она застонала мне в губы.
Регина легко прикусила меня за губу, оттягивая ее, и в глаза посмотрела с вызовом. Вцепилась ладошками в ворот моей рубашки и тяжело дышала.
– Провоцируешь? – прошипел ей в губы, вспоминая нашу игру.
– Да…
– Накажу… – пообещал я, сдерживаясь, чтобы тут же
