Мои - Мария Зайцева
— Лариса Михайловна сказала, что ужин через час, — говорит Вика.
— Да, хорошо.
Няня уходит к Аленке, а я облокачиваюсь на перила, закуриваю и смотрю на город задумчиво.
Где-то там, в этом скопище домов и людей, сидит тварь, которая угрожает моей семье. Не мне даже, к тому, что кто-то постоянно копает под меня, я уже давно привык. Это нормально в моем мире.
Но вот то, что этот неопознанный “кто-то” трогает моих…
Это заливает сердце мертвенным холодом. Ни одного мгновения не забуду и не прощу.
Щурюсь на вечернюю дымку, словно в прицел.
Ну, где ты там, тварь?
Проявляйся уже.
Глава 20
— Смотри внимательней, Вань, — голос жены Каза, Маруси, доносится из игровой, — ничего не напрягает? Не цепляет глаз?
— Ну… — в голосе Ваньки задумчивость и легкая неуверенность, — тени, что ли?
— Умничка, — радуется Маруся, — смотри вот здесь, справа…
Я заглядываю в игровую, сейчас превращенную в мастерскую.
Маруся, стоя ко мне спиной и чуть склонившись над мольбертом, внимательно отслеживает, как Ванька что-то выводит карандашом на листе белой бумаги.
Чуть в стороне, сосредоточенно щурясь, сидит с палитрой Аленка. У нее — взрыв красок на холсте. Розовые, сиреневые, бирюзовые тона. Глаз радуется.
С другого края, специально подальше от Аленки, чтоб не было драки, расположился старший сын Каза, темноволосый, дико похожий на папашу Андрюха. Он быстро черкает в альбомном листе фломастерами.
И у самого окна, в тени дымчатой легкой занавески, в манежике лежит на животике дочь Каза, двухлетняя Софийка.
И тоже рисует! Растопыренными пальчиками. Правда, больше на себе и на манежике, чем на листе. Лист она рвет. Но прямо очень творчески у нее это получается, ничего не скажешь.
В мастерской, яркой, залитой солнечным светом и воздухом, нереально тепло и уютно. И все жутко заняты.
Я смотрю на детей, увлеченных процессом, на хрупкую женщину своего брата, с карандашом в темных кудрявых волосах, и словно оттаиваю душой. Повезло Казу. Впрочем, он всегда был на редкость везучим засранцем. Столько проблем вечно на свою задницу находил, никто из нас троих таким похвастаться не мог. И из всех передряг умудрялся выбраться.
На лайте, на привычной только ему бесноватой безбашенной харизме.
У меня так никогда не получалось.
У меня все — через препятствия, которые проходишь тупо на нерве и зубовном скрипе.
И все, что я сейчас имею, отвоевано у судьбы в таких сражениях, что иногда кажется нереальным.
Эта теплая комната в моем доме — нереальная.
Дети, с солнечными бликами, запутавшимися в волосах, тоже нереальны.
Их маленький уютный мирок — нечто хрупкое настолько, что становится на мгновение страшно. Я, как никто другой, знаю, как быстро это все можно поломать, разрушить.
Как легко одним движением сорвать с их лиц умиротворение и радость.
У меня никогда не было такой комнаты.
Такого солнечного света, пронизывающего, кажется, каждую клетку тела, насыщая ее энергией.
Да и рисовать мне приходилось нечасто в моем далеком детстве… И уж явно не с такой учительницей, одинаково умеющей заинтересовать и вполне взрослого парня, и шустрого не по возрасту четырехлетку, и гордую шестилетнюю принцессу, и свободолюбивую двухлетнюю мелочь.
Моим детям повезло.
И я сделаю все, чтоб это их везение, этот их маленький мирок, никто не мог разрушить.
Наверно, я как-то слишком уж пристально смотрю на детей, потому что чуткая Маруся вздрагивает и поворачивается ко мне.
Открывает рот, чтоб поздороваться, но я качаю головой и отступаю в темноту коридора.
— Так, не отвлекаемся, — командует Маруся, — Вань, посматривай за ними.
Ванька что-то нечленораздельно согласно бубнит, не отрываясь от холста.
Маруся выходит за мной в коридор, прикрывает дверь.
— Привет, — улыбается она, — что такое?
— Ничего, — отвечаю я, — не знал, что вы тут.
— Ну, а где нам быть? — пожимает плечами Маруся, — Каз с утра умотал по делам…
Снова киваю. В курсе, Каз со вчерашнего дня, как приехали, так и загрузился. Роет землю сразу по местности. Он не умеет ждать, высчитывать, терпеливо и методично, как тот же Ар, сейчас окопавшийся в моем кабинете с ноутом и Сонным.
Своих мелких Ар не потащил ко мне, оставил дома, под присмотром Ляльки.
— Ляля скоро поднимется, — словно слышит мои мысли Маруся, — у нее мальчики еще спят. Будем пейзажи учиться рисовать…
Комментариев моих тут не требуется, потом еще раз киваю, разворачиваюсь и иду обратно в сторону кабинета.
— Тагир, — догоняет меня тихий голос Маруси.
Поворачиваюсь, смотрю вопросительно.
— Это все… — она делает паузу, видимо, соображая, как лучше подобрать слова, — надолго?
Я смотрю на нее пару секунд, не зная, что ответить.
Неправду? Правду? Промолчать?
Прежний я точно промолчал бы. Потому что вопрос тупой откровенно и бессмысленный. Я не гадалка, чтоб тут языком молоть.
Но Маруся — женщина моего брата. Пусть некровное, но наше родство куда серьезней.
И она сейчас тревожится, переживает.
А еще она — куда более открытая, чем Аня. Может словами через рот проговаривать свои опасения. Не боится задавать вопросы. И, в отличие от той же хитрой Ляльки, как-то легко приняла и прошлое наше, и настоящее тоже. Не пытается все время утащить Каза из компании, как-то ограничить его, привязать мелкими детьми к подолу и дому…
Короче, заслуживает уважения.
Но врать я не собираюсь, потому отвечаю то, что думаю:
— Не знаю.
Она молчит, переваривая ответ, затем кивает и заходит в мастерскую.
А я иду в кабинет.
По пути приходит дозвон с пункта охраны внизу.
— Хазар, тут училка по английскому.
Проверяю расписание, скинутое Аней пару дней назад. Да, урок английского у Ваньки через десять минут.
— Проверяйте и пропускайте.
Через пять минут мелодично звонит домофон, Михална идет открывать.
— Какой у вас фейс-контроль, надо же, — слышу женский голос, — как в Кремль…
Михална у меня — женщина немногословная, попусту болтать не привычная, и уж тем более — обсуждать с посторонними особенности охраны, потому отмалчивается.
Выхожу в вестибюль, встречать нового для себя человека, который будет допущен к самому дорогому, что имею.
Пока иду, вспоминаю, что знаю про репетитора. Двадцать девять, с десяти лет жила в Лондоне, практически, носитель языка. Научная степень, что-то там по филологии английского.
Рекомендации, отзывы, проверка перекрестная несколькими службами… Все в норме.
В вестибюле торможу, рассматривая круглый зад, обтянутый строгой, но нихрена не оставляющей простора для воображения юбкой…
Все в норме, да…
Словно почувствовав мой взгляд, репетиторша поворачивается, испуганно раскрывает рот, затем улыбается растерянно:
