Мои - Мария Зайцева
Как в самый первый раз, когда Аня спала в кресле, в моем доме, а я, словно маньяк, трогал и трогал ее, гладил эту татуху, едва сдерживаясь, чтоб не перехватить тонкую шею, не сжать в кольце своих пальцев…
— Та-тагир! — Аня возмущена, напряжена, цепляется мне в запястье, силясь вырваться, но я, окончательно дурея, лишь покрепче перехватываю уже обоими руками, втискиваю в себя и одновременно делаю шаг вперед, прижимая ее к оконному стеклу.
— Боже… Тагир! — Аня растерянно упирается ладонями в холодное окно, пытается повернуть голову, посмотреть мне в глаза, но я не позволяю. Слишком сладко кусать ее, тонкую, беспомощную, растерянную моим напором. И слишком я злой сейчас.
Какой-то там урод хочет видеть мою женщину, да?
Как… интересно. И неосмотрительно… Неужели, его не предупредили насчет нее? И насчет меня? Неужели, эта Валя, мать ее, заместитель главврача, не в курсе, кто такая Аня? Каким образом столько людей не знают, что мое трогать нельзя?
Где я потерял контроль?
— Тагир! Тагир! — Аня, уже понимая, что я не в себе и не тормозну сейчас, панически дергается в моих руках, уговаривает, пытаясь воззвать к разуму, — дети дома, Тагир! Ваня! Аленка! Войдут…
Последнее слово у нее получается уже со стоном.
Я ощущаю, как дрожит моя женщина, как подламываются у нее колени, и тут же, не теряя времени, подхватываю ее на руки и несу в спальню.
Потом я буду выяснять имена тех смертников, что решились поиграть со мной в такие тупые игры. И с Аней, нихрена мне не рассказывающей, что ее, оказывается, на работе щемят по-серьезному, тоже потом поговорю.
— Тагир, прекрати! — Аня приходит в себя, упирает ладони мне в грудь, тревожно оглядывается, боясь, что на пути нашем появится кого-то из детей. — Это не смешно, Тагир!
— Не смешно, — соглашаюсь я, пинком открывая дверь в мою спальню.
Глава 19
Моя квартира занимает весь семнадцатый этаж. Дофига комнат, здоровенная терраса, можно целый взвод разместить, и люди даже встречаться друг с другом не будут.
Потому Аленку с няней Викой вижу уже только вечером, когда выхожу на террасу покурить и посмотреть на закат.
Аня спит, замученная нашим долгим “разговором”. Практически посреди процесса вырубилась.
А меня все еще кроет.
Не могу спокойно смотреть на нее, дышать рядом тяжело.
Слишком остро, дурманит.
Эта женщина — сплошной дурман, когда она рядом, мозги отключаются. И время эту реакцию вообще не сглаживают. Должно бы, но нет.
Словно в юности, когда ходячий тестостерон был, мозги закипали по поводу и без. Но и тогда помогал спорт, да и занятия были такие, что тестостерону находилось, куда сливаться.
А сейчас ведь ничего не помогает.
Кидаю взгляд на ее тонкую шею со следами моих губ и пальцев и шумно выдыхаю от очередного щемящего острого прилива возбуждения. Черт…
Подхватываю сигареты и выхожу на улицу.
— Папочка! — пищит с другого конца террасы моя дочь.
Поворачиваюсь, невольно расплываясь в улыбке.
Тоже странное ощущение. До сих пор странное.
Вспоминаю, как в самом начале, когда она только родилась, у меня с непривычки болели мышцы лица… Даже не сообразил сразу, что к чему.
Только потом, время спустя, укачивая Аленку на руках, случайно поймал свое отражение в зеркале, и замер, с удивлением изучая чуть дурноватую усмешку на совершенно неприспособленном к такому лице.
Тогда мне даже не по себе стало, слишком уж физиономия показалась дикой.
А дочери ничего, все заходило, все нравилось.
Она отвечала на мою усмешку, зеркалила, радостно раскрывая беззубый ротик. А потом и смеяться научилась, заливисто так, заразительно настолько, что поневоле улыбался в ответ.
Каз ржал, папулей дразнил… А потом мы с Аром над ним стебались, когда Софийка родилась у него. И над выражением его рожи, непривычно умиленной и гордой.
Потому что сыновья — это все же другое.
Сын — это отражение тебя. Это гордость, постоянный поиск себя в таких знакомых чертах, радостное узнавание, понимание того мальчишки, каким сам был когда-то. То, что тебя продолжит.
А дочь… Дочь — это чистый свет.
Вот он, мой свет.
Бежит ко мне, раскинув ручки.
Смешные рожки из волос на голове, юбка розовая, пышная. И длинная футболка черного цвета с агрессивным рисунком. Скелет там, что ли?
— Папочка! — Аленка с разбега прыгает мне на руки, прижимается, — смотри! Куколка!
В ее руках — тот самый экспонат с прозрачной пластмассовой кожей и набором вынимающихся внутренностей. Она крутит им перед моим лицом, принимается пояснять что-то про операцию, наркоз и прочее.
Машинально отмечаю, что набор внутренностей неполный. Навскидку, сердца не хватает и легких.
— А остальное где? — киваю на пустую грудь игрушки.
— Папочка! — закатывает глаза Аленка, становясь при этом невероятно похожей на своего брата снисходительной мордашкой, — ну я же говорю! Была операция! Транс… пралтация! Вот!
— И куда трансплантировала?
— В зайца! Ему нужнее.
— Тагир Хасанович, добрый вечер! — Вика подходит, не торопясь, давая нам с дочерью время для разговора.
Киваю.
Серьезная, очень профессиональная, хотя у меня другого персонала быть не может, Вика с Аленкой уже четвертый год. С того момента, как Аня перестала кормить грудью и попросилась выйти на работу.
Отбор был на эту вакансию, помню, как в Кремль…
— Что это за футболка? — киваю я на черную фигню с черепом.
— Это Ванина, — хмурится Вика, — Алена нашла в шкафу… Не смогли уговорить отдать.
— Ваньке она мала уже… — прикидываю на глаз размер.
— Да, — кивает Вика, — случайно затесалась…
— Опять к брату в комнату залезла, коза? — щекочу я дочку, она заливисто хихикает и размахивает своим игрушечным донором органов.
Аленка обожает брата, когда он дома, ходит за ним хвостом. И постоянно тусит в его комнате, чего не позволяется никому из нас. Даже Ане.
Но перед Аленкой никакие двери не устоят.
— В садик в этом пойду! — заявляет Аленка, — будет круто!
На мгновение представляю лица воспитателей, когда дочь придет вот в этом жутком прикиде, и усмехаюсь. Фамильные черты налицо. Умеет привлечь к себе внимание.
— В садик пока не будешь ходить, дома побудешь, — говорю ей.
— Ну-у-у… А гимнастика?
— И гимнастика пока подождет…
— Ура!!! И музыка?
— Музыка — нет.
— У-у-у-у…
— Зато скоро приедет Маруся, будете опять рисовать.
— Круто! Все, я пошла!
Аленка, резкая, как все мелкие, уверенные в себе дети, выкручивается из моих рук и
