Мои - Мария Зайцева
Только на Аню похожая сильно. Со спины, по крайней мере.
Совпадение, надо же…
— В тот день у тебя не было особых встреч, не было ничего, от чего тебя надо было бы стопроцентно отвлечь, — продолжает рассуждать Ар, я опять киваю.
Эту тему я уже прокатывал в голове.
И пришел к тем же выводам, которые сейчас, похоже, озвучит мой друг.
— Знаешь, есть ощущение, что просто решили поймать момент. Типа, все сложилось удачно настолько, что можно рискнуть, попробовать тебя подставить. Динамичные решения, на волне просто. Ведь, при определенной удаче, ты мог бы этого мужика положить там. И тогда…
Да, тогда были бы проблемы.
Чиновник из департамента, конечно, не самая большая шишка, но и не рухлядь, которую никто искать не будет. Да и вообще… Я с некоторых пор белый и пушистый. Если меня на трупе словят, то…
Тот, кто это все провернул, рискнув, не пожалев прикормленного Жеку, явно меня неплохо знает.
— Они знают твою реакцию на Аню, Хазар, — озвучивает мои мысли Ар, — они знают все о твоих перемещениях, твоих делах и, что хуже гораздо, о перемещениях и делах Аньки, Аленки и Ваньки. И вот это — самое хреновое, Хазар. Они откуда-то все про нас знают. А у нас даже наметок нет, откуда ноги.
Глава 17
— Ну и сколько мы тут будем сидеть? — Ванька, медленно вертясь на кресле, лениво бросает теннисный мяч в стену, ловит его, снова бросает… И крутится дальше.
Я отрываюсь от экрана ноута, щурюсь на сына. С удовольствием щурюсь, несмотря на его кислую физиономию и показательное бесячее равнодушие в глазах.
Вырос, волчонок.
Высокий стал, меня догнал уже, и с каждым годом все больше и больше на меня похож. И взгляд такой же жесткий, с вызовом постоянно. Раздражается на пустом месте, границы свои отстаивает, как говорит Аня.
Подросток, что с него взять… Не, когда я был в его возрасте, борзоты в роже светилось больше, однозначно.
Но тогда по-другому нельзя было. Требовалось сразу показать, что мне на всех похрен, и что я никого и ничего не боюсь.
А для этого следовало смотреть прямо, сразу с наездом. И вести себя так же.
Чем более серьезным зверем ты кажешься, тем меньше у остальных возникает желания тебя цеплять.
Я это с щенячьего молочного возраста усвоил, когда без разговоров бил всякого, кто пытался пристать. Очень скоро все всё уяснили. И перестали пытаться.
А потом…
Правильно говорят, сначала ты работаешь на авторитет, а потом авторитет на тебя.
К возрасту Ваньки маска холодного, готового на все звереныша, выработанная с ранних лет в детдоме, намертво приросла, в душу впечаталась.
Не скажу, что мне стало легче жить, просто на многих уровнях отпала необходимость доказывать что-либо.
Хорошо, что у моего сына такой необходимости нет.
Потому и лицо поспокойней. И взгляд пооткрытей.
И я рад этому. Никому на свете, а уж тем более, моему сыну, не пожелаю той судьбы, что у меня.
Сейчас Ванька ведет себя борзо, конечно. Он никогда пай-мальчиком не был, гены не те, и Ане пришлось нехило попереживать, когда мы перевели его в другую школу, нормальную, а не районную, с диким процентом плохо говорящих по русски детей.
В этой новой школе пришлось несладко, Ванька — не сахарок ни разу, были сложности с одноклассниками, которые пришлось решать. К тому же, никто не знал, что я — отец Ваньки, хотя фамилию мою он согласился взять. Не сразу, тут тоже повоевали, да…
Усмехаюсь невольно, вспоминая, какие были баталии, когда вообще встал вопрос о смене фамилии. Аня как раз с животом ходила, вся такая шустрая, серьезная. Красивая очень.
И секса хотела постоянно.
А, так как никаких альтернатив, кроме меня, у нее не было тогда и вообще больше никогда не будет, то…
То это было хорошее время.
И даже фестивали Ваньки с новыми одноклассниками воспринимались как-то благодушно, что ли…
— У меня, вообще-то, занятия, — цедит Ванька раздраженно, — скоро соревнования…
— Здесь на первом отличный спортзал, — отвечаю я спокойно, — с бассейном. Для поддержки формы сойдет.
— А спарринги? — резонно возражает Ванька, — и вообще… Можно подумать, кто-то рискнет в клуб твой сунуться!
— До клуба еще доехать надо, — тихо говорю я, скроля на экране новые данные.
Ничего цепляющего.
Вообще.
И Ар ничего не поймал, а ему можно в этом вопросе доверять. Кому, как не ему?
Но деньги Жеке перечислялись. И информацию о моих связях и передвижениях он куда-то сливал.
Значит, есть что-то, чего мы не видим.
— Па-а-ап…
Папой Ванька стал меня звать примерно через три года после нашего знакомства.
И это как-то так легко произошло, незаметно, что я даже не припомню момент, когда это случилось в первый раз.
Но до сих пор приятно царапает от каждого его “пап”, протянутого ломающимся подростковым баском.
Обдумываю ситуацию.
В конце концов, невозможно тупо залечь на матрасы. У детей есть своя жизнь, у Ани работа, от которой она не откажется без серьезных причин.
То, что сейчас происходит, ей не кажется серьезным.
Очередной приступ моей паранойи, по ее мнению.
Конечно, я могу тупо запретить им покидать дом, и, будь у меня хоть немного данных о сути происходящего, так бы и сделал.
Но проблема в том, что, после случившегося, очень и очень долго может ничего не происходить. Будь я на месте тварей, устроивших все это, то сейчас тупо зашухарился бы и сидел, как мышь под веником. И ждал удобного случая… Для чего?
Откуда ждать удара?
Родные — самая вероятная цель.
Тот, кто это все сделал, знает, что только угроза моим близким может свести меня с нужных рельс, заставить совершать ошибки, делать что-то, не думая о последствиях.
Искушение запрятать Аню с детьми в бункер велико настолько, что едва сдерживаю себя от этого шага.
Если спрячу родных, то твари затаятся сто процентов.
Они так в напряге, потому что Жека вперся.
И явно ждут следующего моего движения. Может, и как раз этого. Раньше я бы не задумался, слишком страшно даже представить себе мир, в котором нет Ани. Или Аленки. Или Ваньки.
Сразу хочется убивать, вот честно.
Сжимаю мышку сильнее, чем нужно, слышится хруст. Разжимаю пальцы, кроша на коврик остатки пластика.
— Пап… Чего-то происходит, да? — Ванька перестает крутиться, подкатывается к моему столу, кладет локти
