Далёкая песня дождя - Вячеслав Евгеньевич Ременчик
— Как с венским стулом? — съязвил я.
— Стул — предмет неодушевленный…
Перед прощанием хотелось сказать ей что-то особенное, такое, что бы заставило думать обо мне и после расставания, но, как назло, нужные слова не придумывались, и мысли безнадежно путались в голове. И вдруг, помимо моей воли, из груди вырвалось то, о чем я иногда думал, но преподносить ей ни в какой форме даже не помышлял:
— Спасибо тебе за твою нелюбовь. Порою это было больно, но неизменно честно…
В этот момент объявили посадку на ее рейс, и я не договорил.
В пестрой многоликой толпе пассажиров, спешащих на борт авиалайнера, я заметил знакомых мне «коричневого» и латиноса в белой шляпе.
Она не бросилась ко мне на грудь, мы не слились в долгом страстном поцелуе, — как мне хотелось, — мы даже не обнялись, а простились, кивнув друг другу, как будто встретимся через час.
Я смотрел ей вслед, надеясь, что Она хотя бы оглянется, но этого не случилось. Своей величавой походкой Она проследовала мимо большой очереди на посадку и без задержки, минуя вход для вип-пассажиров, исчезла в чреве телетрапа.
13
Она обещала позвонить мне с нового номера по прилете на место, но этого, самого заветного для меня, звонка я так и не дождался. Вечером следующего дня в новостях сообщили о бесследном исчезновении где-то над океаном лайнера, в котором она летела. Я упорно не желал верить этому и продолжал ждать того самого звонка.
Через какое-то время, измотанный бессонными ночами, в этом мучительном ожидании я все же провалился в глубокий сон без сновидений, в котором, как в забытье, пробыл без малого сутки. Первым, что я увидел, открыв глаза, было изображение на экране телефона непринятого зарубежного звонка. Глубокой ночью неизвестный издалека безуспешно вызывал меня на связь. Кляня себя, на чем свет стоит, я раз за разом пытался связаться с ним, но абонент был недоступен.
Прошло немного времени, жизнь постепенно вошла в свою привычную колею, ежедневная рутина дел отвлекала от печальных мыслей, и только вечерами в пустой мастерской я думал только о ней и ни о ком больше.
Кем же была эта женщина, так и оставшаяся для меня загадкой. Красивая, умная, нежная, непредсказуемая, взбалмошная, капризная, не любившая меня. Иногда мне кажется, что Она, от светлой макушки до кончиков пальчиков на ногах — один из самых удачных образов моей творческой фантазии. И этот приколотый к обоям карандашный набросок незнакомки на стуле — всего лишь красивый плод моего воображения.
Она появилась ниоткуда и исчезла в никуда. Даже те, кто прямо или косвенно могли подтвердить ее существование, — старик в коричневом костюме и мачо в белоснежной шляпе, — умчались вместе с ней на одном самолете и канули в неизвестность.
Она — та, о которой я мечтал всю свою жизнь, и выдумал, создал воображением для того, чтобы любить до конца жизни. Не балуя меня любовью, Она с уважением принимала мои чувства, при этом не позволяла захлебнуться, утонуть в них, чтобы жить дальше и творить, как предначертано судьбой.
Может, это и была моя судьба, явившаяся ко мне в тот миг, когда я растерянно стоял на распутье, не зная истины на своем тернистом извилистом пути, не ведая, куда и зачем идти. Она не позволила мне ошибиться, открыла правду, указав дорогу, приоткрыла завесу будущего. И была рядом именно столько, сколько на это понадобилось — дней, часов, минут, секунд, мгновений.
14
Часы умолкли ровно на час и продолжили свой привычный ход.
Тик-так, тик-так… Теперь можно уходить, покинуть это место навсегда. Мое будущее весьма туманно, но и здесь меня уже ничто не держит. Эти старинные часы, маленькая комната с желтой шторой на окне, захламленная всем на свете мастерская и старинный венский стул в углу за батареей — все останется в прошлом. Но при всем желании я не смогу оставить здесь мои цветные воспоминания, я возьму их с собой вместе со стареньким, насквозь пропитанным краской, мольбертом.
15
За последние десять лет это была моя вторая выставка в Музее современных искусств в Стокгольме. Год назад я принес в дар музею несколько своих работ и сразу же получил приглашение «выставиться» там на длительный срок. Погода, как всегда в это время года, была ветреной и дождливой, поэтому я предпочитал большую часть суток находиться в выставочном зале, на полгода приютившем меня и мои картины.
На этот раз центральным полотном экспозиции стала «Незнакомка на венском стуле». Я трудился над ним весь прошедший год и чистосердечно признаюсь, что ничего лучшего за полвека моего творчества не создавал. Сначала я не решался выставлять эту картину на всеобщий суд и даже не включил ее в список экспонируемых произведений, но перед самым отъездом что-то подсказало мне, что без «Незнакомки» выставка не будет иметь главного, самого запоминающегося для массового посетителя, полотна. И на следующее утро после открытия экспозиции все культурные издания Швеции вышли в свет с моей «Незнакомкой» на главных страницах.
В этот же день я, сославшись на занятость, отказал в интервью корреспонденту «Тиднигарнас телеграмбюро». Журналист, еще совсем молодой парнишка, обиделся, но моя совесть перед ним была чиста. Во-первых, как профессор искусствоведения, я действительно был занят лекцией в Стокгольмском университете искусств, но это была не главная причина. Во-вторых, я сам, не ведая почему, не желал раскрывать историю написания «Незнакомки», а это был главный вопрос интеовью.[16]
Общение со студентами, как всегда, затянулось и сил на выставку уже не хватило. Поэтому я заглянул в антикварную лавку рядом с музеем, где с удовольствием пополнил свою коллекцию пожилого человека занятным экземпляром в виде элегантной старинной трости ручной работы и завершил день в гостинице. Перед сном, наслаждаясь теплом огня из небольшого камина, я еще раз внимательно рассмотрел трость и припомнил слова пожилого продавца, произнесенные при ее покупке:
— Вам очень повезло, герр художник, я только что выложил эту трость на прилавок, а меньше часа назад приобрел ее у почтенной пожилой дамы. Она еще сохранила тепло ее руки. Когда я спросил, не жалко ли ей расставаться с этим раритетом, она ответила, что он ей больше не понадобится. Наверное, она вылечила свой артроз или собралась в мир иной.[17]
Наутро, привычно поприветствовав швейцара у входа, я выбрался на мокрое после
