Фатальная ошибка опера Федотова - Мария Зайцева
Я задыхаюсь от возмущения и теряю связность речи.
— Вот смотрю я на тебя, Федот, — щурится с насмешкой Сом, — ты, вроде, вменяемый мужик… Чего ж такую хуйню-то несешь? Ты напрямую сказал бабе, что она за тобой бегала, унизил ее этим. Не догоняешь, что ли?
— Но ведь это правда!
— Да кому, к херам, интересна твоя правда? Ты дурак, совсем, что ли, баб не знаешь? Не умеешь разговаривать? — повышает голос Сом, — она никогда не признается, что за тобой бегала! Даже если это так! Для нее это — пиздец, зашквар! Она же принцесса! Каждая из них — гребанная принцесса, которая хочет, чтоб ее на руках носили и добивались! А ты ее распечатал, зверски, как полный моральный урод, а потом еще и лениво позволил с собою быть! Ни одна баба этого не выдержит. Если она не мазохистка, конечно!
— И чего? Мне нельзя было ей вообще про такое говорить? Да че за бред?
— А это не бред называется, Федот, — вздыхает Сом, неожиданно сдуваясь и вытаскивая из моей пачки сигарету, — это называется, отношения, мать их…
Я совершенно искренне не понимаю логики, и собираюсь об этом заявить, но в этот момент звонит телефон Сома, он берет трубку, слушает… И бледнеет так, что я, глядя на него, сам пугаюсь до немоты.
Глава 17
— У меня там жена!
Сом выглядит совершенно невменяемым, рвется вперед, стремясь обойти монументальную фигуру медсестры из приемного покоя роддома. Безуспешно. Такую только трактором сдвигать… И то вряд ли.
Я не мешаю, просто стою чуть в стороне, ощущая себя нереально глупо. Вот не бывал раньше в роддомах, как-то бог миловал. И тут бы пронесло, но Сом после получения оглушительной новости, что его радужная поняшка умотала из родительской обители прямиком в больницу, побледнел настолько сильно, что я чуть было ему самому скорую не вызвал. Вот бы прикол был!
Два придурка в одной больничке.
Одна в роддоме, а второй — в терапии! Или куда там сердечников возят? Не знаю. Тоже как-то бог миловал от этой информации.
Нормально разговаривать Сом не мог, но у меня имеется опыт допроса невменяемых пациентов, так что выяснил причину такой неадекватной реакции.
Ну и пришлось везти этого придурка к роддому. Не отпускать же его одного за рулем? С такими бешеными, мало что соображающими глазами, Сом влегкую мог и не доехать до роддома. А зачем мне минусы в карму?
Смотрю, как Сом, по-прежнему от шока не складывающий нормально слова в предложения, пытается прорваться в недра истинно женского мира, и думаю, что у меня, после сегодняшнего, вся карма в плюсах должна быть. И определенно что-то хорошее случится. Может, даже Захарова даст еще раз. Или не раз. Или много-много раз…
Воодушевленный мыслью, что все воздастся по заслугам, решаю стать для вселенной самым лучшим мальчиком, подхожу к медсестре, никак не желающей пропускать Сома к его поняшке, машу у нее перед физиономией корочками, потому как свои Сомик предъявить или не догадывается или тупо не забрал с собой, когда с работы выносился на реактивной скорости:
— Полиция. Пропустите.
— Без бахил и шапочки не пущу! — не впечатляется она, — хоть Господь Бог!
— Да где их взять-то? — рявкает Сом, да так громко, что даже я подпрыгиваю.
— В аптеке, — сурово отвечает медсестра.
— А где аптека?
— На улице, через дорогу!
— А-а-а-а!!!
И только я хочу сказать, что сейчас сгоняю, пусть подождет, как на сцене театра появляются новые лица, а именно родня драгоценная Сомовская.
Отец и сын Солнечные. Игори.
Они топают слаженной командой прямо к медсестре, предусмотрительно одетые во все необходимые девайсы.
— Пропустите, у меня там дочь, — сухо и властно командует Солнечный-старший.
— Только близкую родню, — отвечает вообще не впечатленная тоном Солнечного медсестра. У меня в этот момент ее несокрушимость прямо уважение вызывает. Цербер какой, надо же!
— Я — ее отец, — повышает голос Солнечный, — куда уж ближе?
— У нее муж тут рвется. Его пропущу, если будут бахилы, шапочка. И флюрография свежая!
— А-а-а-а, блять!!!
Н-да… На Сомика страшно смотреть в этот момент.
Мне даже как-то не по себе…
Думаю о том, как именно сейчас буду утаскивать отсюда этого невменяемого придурка, потому что, если бахилы и шапочку еще можно достать, то вот свежую флюшку…
И тут он жестом фокусника достает из внутреннего кармана пиджака паспорт, а в нем… Бумажка с синим больничным штампом!
— Вот! — рычит он, — свежая! Я готовился! Это… Как его… Роды… Партнерские! Вот! Пустите! Она там одна, она боится!
— Бахилы, — несгибаемо командует медсестра, внимательно изучив бумажку с флюрографией, — шапочка.
Сом поворачивается к отцу и сыну Солнечным… И я вижу, как Игореха молча стягивает с башки шапочку и бахилы с кроссовок. И отдает это все Сомику!
Учитывая, что они сегодня, наверняка, много чего друг другу мысленно, а может, и не мысленно, нажелали, поступок прямо вызывает уважение.
Сом без звука натягивает на себя все недостающие детали, и медсестра молча отходит в сторону:
— Налево, вторая дверь. — Коротко инструктирует она его уже в спину. — Ее еще наверх в родзал не отправляли, не торопись.
Не уверен, что Сом слышит хоть что-то из сказанного, так быстро он пропадает из поля зрения.
— И чего торопиться? — бормочет медсестра, спокойно отходя к своему посту, — все равно еще ночь ей ходить…
— С чего вы взяли? — Солнечный-старший холодно и недовольно сдвигает брови,
