Три секунды до - Ксения Ладунка
– Мэнди, я здесь! – кричит Марк прямо мне в ухо.
– Они заснули, наконец-то! – Аманда подбегает к нам и облегченно вздыхает. – Еле уложила. Совсем не хотят ложиться спать вовремя. Дай-ка… – Она выхватывает у Марка из рук стакан и осушает его за несколько глотков. Потом добавляет: – Я готова танцевать всю ночь!
– Замечательно, – улыбается Марк и обнимает ее.
У меня сводит челюсть – то ли от ломки, то ли от их идеальности. Мэнди просто шикарная – бывшая модель. Они с Марком выглядят прекрасно. У них двое таких же идеальных светловолосых детей. А еще они все очень любят друг друга. И я как бы радуюсь за них, но потом чувствую боль.
– А ну иди сюда, киса моя! – кричит Бен Марку, подбегает и обнимает. Он весь мокрый, с него текут ручьи воды, так что лощеному виду Марка приходит конец. Мэнди в это время успевает убежать. Потом Бен добирается и до меня. Одежда намокает, и я, отвлекаясь от грустных мыслей, с криком убегаю от него.
* * *
Я сижу в кабинке туалета, обхватив себя за плечи, и трясусь. В голову словно бьют молнии. Как же я хочу… Кажется, на этом моменте я понимаю, зачем Том взял меня с собой в Амстердам: ведь я понятия не имею, где здесь достать наркотики. Да и мне не нужны какие угодно… мне нужны мои, те, что я беру у Алисы.
Алиса… Я вытаскиваю телефон и снова пишу ей. Она до сих пор ничего не ответила.
Я утыкаюсь лицом в ладони и начинаю мычать. Это невозможно… невозможно терпеть. Как же хочется… и как же больно. Я тру лицо руками. Со всей силы, так, что оно начинает гореть. Всхлипываю. Плачу. Невыносимо…
Непомерных усилий мне стоит подняться и выйти обратно во двор. Ломка не дает опьянеть. Не знаю, сколько я выпила, – сбилась со счету, но чувствую только боль во всем теле и мокрую от пота спину. Пытаюсь спрятать глаза от мерзких желтых лампочек, направленных точно на меня, но не получается. Через полузакрытые веки я оглядываю двор.
Все пьяные. Абсолютно, без исключений. К горлу подкатывает тошнота. Словно сквозь какую-то призму смотрю вокруг, и все происходящее выглядит омерзительно. Я ищу Тома. В этой бесконечной череде ужаса он – мое спасение. Я даже не знаю, что он может сделать, ведь… Мысли обрываются, я резко замираю на месте. Сердце разрывается, превращается в вязкую жижу и стекает по ребрам вниз, к похолодевшему животу. Это приступ? А все потому, что я вижу его. Том сидит на одном из мягких больших диванов рядом с бассейном в окружении людей. На его шее висит какая-то девушка. Ее голова так близко… секунда, и она целует его, придерживая за подбородок.
Я не могу вдохнуть. Проходящий мимо Джефф задевает меня плечом, кричит извинения, но на голове словно банка. Я не знаю почему, но боль от ломки усиливается. Том не касается девушки. В одной руке держит стакан, а в другой – тлеющую сигарету. На ее конце столько пепла – кажется, он ни разу его не сбросил.
Я вечность стою и смотрю на них. А, может, прошла всего пара секунд, не знаю, но Том отстраняется от нее. Потом допивает то, что было в стакане, и уходит. Я «отмираю» и устремляюсь за ним.
Пока преодолеваю расстояние между нами, понимаю, что ненавижу его. Хочу ударить. Толкнуть и оскорбить. Но когда оказываюсь рядом, теряю дар речи, хочу опуститься на землю и расплакаться. Мы стоим у бара. Том что-то заказывает, когда я разворачиваю его на себя.
– Полегче, – говорит он.
– Дай таблетку, – с надрывом прошу я.
– Нет.
– Прошу! – Я хватаюсь за его футболку и сжимаю в кулак. Тому все равно, он будто не замечает.
– С ней нельзя пить, – говорит.
– Ты же пьешь!
Рядом стоящие люди оборачиваются на мой крик. Том берет меня за шиворот и отводит от бара.
– Неважно, что делаю я, – шипит он, – ты либо пьешь как надо, либо вообще не пьешь!
– Значит, вот как? – Я с силой выпутываюсь из его рук. – То есть запрещаешь бухать, да?
– Можешь делать что хочешь, я не твоя мамка, но забудь о моих лекарствах, понятно?! – шипит Том.
– То есть таблетку не дашь?
– Ты бухая.
– Не дашь?
– Белинда, отвали от меня! Просто отвали!
Мы яростно смотрим друг на друга. У Тома в глазах плескается гнев. Я киваю. Отворачиваюсь. Хорошо. Хорошо, я возьму сама. В конце концов, у меня в кармане лежит ключ от нашего номера. Когда Том отходит обратно к бару, я срываюсь с места и прихожу в себя уже тогда, когда копаюсь в его вещах. Долго искать не приходится – встряхнув рюкзак, я обнаруживаю, что он словно погремушка. Открыв и запустив туда руку, я сразу натыкаюсь на оранжевые баночки с белыми крышками. Боже мой, Том, зачем тебе так много? И какая нужна мне? Не помню. Ладно, плевать. Я открываю первую попавшуюся и думаю… одну? Две? Мне нужно, чтобы это скорее закончилось, так что я все-таки глотаю две. Жду совсем недолго, до того как…
До того как меня мажет, превращая в ничто. Я очень медленно моргаю, не могу сфокусировать ни на чем взгляд. Чувствую, будто парю над полом. Кажется, теперь я знаю, что такое настоящее облегчение. Это момент, который приходит после того, как тебя наконец-то перестает ломать.
10
– Что, в сумку ко мне залезла? – говорит Том, как только у меня получается разлепить глаза. Они почти сразу закрываются обратно. Не понимаю, что меня разбудило. Я так слаба, так хочу спать дальше…
– Эй, подъем!
Вздрагиваю. Закатывающимися глазами смотрю на Тома. Он стоит над кроватью и недовольно смотрит на меня.
– Знаешь, сколько ты проспала?
– Сколько? – еле выдавливаю я.
– Почти двадцать часов.
– Жесть…
Я приподнимаюсь на локтях. Ужасно, ужасно хочется спать еще. Том своим взглядом давит, словно стокилограммовой плитой.
– Приехал твой отец, – говорит.
– Что?! – подрываюсь я.
– Узнал, что «Нитл Граспер» в Амстердаме, и прилетел.
– Ты сказал ему про меня?!
– Конечно, сказал.
– И что он?
– Хочет тебя увидеть.
Я сажусь и протираю глаза руками, вздыхаю. Думаю, от чего мне так противно – от того, что отец пролетел полмира не ради меня, а ради «Нитл Граспер», или от событий предыдущего дня.
– Я только что с ним разговаривал. Одевайся и спускайся. – Том отходит к двери и облокачивается на нее.
– И что ты ему сказал? – замерев, спрашиваю.
– Про твою ломку ничего
