Три секунды до - Ксения Ладунка
Я облегченно вздыхаю. Посвятить Тома в мои проблемы с наркотиками было вынужденной мерой. Его молчание – вопрос времени. Мне так казалось, но…
– Почему ты ему не рассказал?
Мы молчим. Я должна быть рада, но я в замешательстве.
– Почему? – спрашиваю.
– Ты хочешь, чтобы родители знали? – Том отстраняется от дверного косяка и засовывает руки в карманы штанов.
– Нет.
– Тебе нужна их помощь?
Я усмехаюсь. Повторяю:
– Нет.
– Ты хочешь, чтобы я решил это за тебя?
– Нет…
Он кивает и выходит из моей спальни. Мне приходится совершить над собой огромное усилие, чтобы подняться с кровати. Я выхожу в гостиную и вижу, как Том роется в своем чемодане. Его дорогущие пиджаки, которые мне так нравятся, смяты и раскиданы по полу.
– Том… – неловко начинаю я, – почему ты не злишься?
Он останавливается и поднимает на меня взгляд.
– А на что злиться? – вздыхает. – На то, что ты несчастный потерянный ребенок?
Он бросает это небрежно, и мне становится больно. Тяжело чувствовать себя жалкой, хочется отрицать его слова, но я молчу.
– Прости меня, – тихо говорю.
– И ты меня, – понижает он голос, – я вчера сорвался.
Я отмахиваюсь, мол, ерунда. Он качает головой. Поднимается, так ничего и не выбрав, остается в той же одежде, в которой был. Напоминает мне еще раз о том, что отец уже внизу, и уходит.
Я отправляюсь в ванную. Честно, привести себя в порядок в моем случае – значит стать другим человеком. Поскольку отец уже здесь, я не иду в душ, хотя надо бы – волосы превратились в грязную скомканную белую солому. Они такие сухие… надо бы сделать что-то с ними, они мне совсем не нравятся. Потом помою, а пока просто расчешу и спрячу под капюшоном.
После двадцати часов сна я чувствую себя липкой и вспотевшей. На лбу вылезли прыщи. Косметики с собой нет, так что я ничего не могу с ними сделать. Недовольно вздыхаю, но на самом деле прыщи – не то, из-за чего я обычно переживаю.
Все в моем внешнем виде можно исправить, получив вполне симпатичный результат, кроме одного – смертельной тоски в глазах. А из-за нее нет никакого смысла что-либо менять.
Я надеваю черную толстовку, натягиваю капюшон. Вся остальная одежда тоже черная. Спускаясь в холл отеля, чувствую волнение. Отец… мне одновременно хочется и не хочется его видеть.
– Белинда! – зовет он, как только я оказываюсь у ресепшен.
От его голоса все внутри сжимается.
– Привет, пап, – подхожу и оказываюсь в его объятиях. Тут же все переживания отступают. Хорошо, что он здесь.
– Как твои дела? – спрашивает.
– Все хорошо, а твои?
– Сейчас лучше. Лучше. Давай пройдемся по городу, погуляем? – предлагает он.
– Конечно, идем.
На выходе из отеля толпятся девчонки с камерами и плакатами. Наверняка вчерашняя вечеринка «Нитл Граспер» была снята и успешно загружена в Интернет. Кое-кто из фанатов уже выяснил, где группа остановилась. Людей немного, но пройдет пару часов, и здесь будет настоящий аврал.
Мы с папой выходим в мрачный, таинственный и старый Амстердам. Сверху на город давят темно-серые тучи. В воздухе стоит запах марихуаны.
– Это площадь Дам, – говорит отец, – самый центр. Королевский дворец, – показывает он рукой на коричневое здание с голубым шпилем. Цвет такой, будто оно горело и покрылось сажей. Выглядит зловеще. Дальше папа показывает на белый монумент посреди площади. Говорит: – Памятник жертвам Второй мировой войны.
– Ты что, брошюрок перечитал? – иронизирую я, а потом осекаюсь: – Прости…
– А ты так и не научилась держать язык за зубами? – парирует он.
Я улыбаюсь.
– Это у меня от тебя, – говорю.
Отец смеется.
Мы долго идем молча. С папой можно гулять свободно, не как с Томом – прятаться по подворотням, шествуя на поводу у его звездной паранойи. Голова свободна от каких-либо веществ, и я наконец-то могу рассмотреть город.
Амстердам выглядит так, будто его нарисовали, не разбавляя краски. Вот дом иссиня-черного цвета, а вот из чистого, красного кирпича. Отполированные окна выглядят словно зеркала. Тротуары на картине расписали ярко-коричневым. Зеленые деревья ровно подстрижены и высажены вдоль каналов. И цветы. Повсюду в этом городе кляксы – красные, розовые, желтые тюльпаны. Мы проходим мимо рынка с цветами, и это настоящий праздник. Несовместимо, но при всей своей мрачности Амстердам оказывается очень ярким.
Мы долго гуляем, заходим за кофе, говорим о всякой ерунде, ни о чем по-настоящему важном. Через какое-то время оказываемся у безлюдного небольшого канала. Здесь вода так близко к тротуару, что можно присесть и потрогать ее рукой. Дома на противоположной стороне уходят прямо в воду и отражаются в ней. Есть мостик, ведущий на узкую улицу, образованную стенами двух зданий. Я восторженно говорю:
– Эти домики… они похожи на плитки шоколада, да? – поворачиваюсь к улыбающемуся отцу. – Вот черный, а вот молочный, а этот белый! А вон тот белый с орешками! – Я показываю на дом молочного цвета с коричневыми окнами. Папа смеется, а потом вдруг говорит, что я удивительная. Это так греет душу…
– Бельчонок… – начинает он, – я говорил с Томом сегодня.
– Я знаю.
Отец кивает, отводит взгляд.
– Ты должна уехать. Ты не можешь жить у него.
– Пап…
– Я понимаю, ты не хочешь жить с матерью. Но Тома это никак не должно касаться.
Я покрываюсь мурашками от мысли, что мне придется уехать от Тома.
– Пап, он сам предложил, он не против!
– Конечно, он предложил тебе помощь, он не мог поступить иначе, – разводит отец руками. – Но это не значит, что ты не доставляешь ему проблем. Белинда, у него и так куча дел, он не может следить еще и за тобой.
– Я не доставляю ему проблем! Спроси у него, у нас все хорошо…
– Белинда, – отец трет переносицу, – в ближайшее время съедешь от него, когда я решу вопрос с твоим жильем.
От злости я сжимаю кулаки.
– А ты не хочешь сначала извиниться? – вздергиваю подбородок.
– За что? – хмурится.
– За то, что было в нашу последнюю встречу. Ты опять напился, хотя обещал мне не пить!
Отец моментально раздражается.
– Знаешь, возможно, тебе стоит остаться у матери.
– Пап!
– Белинда! – Он резко останавливается, и я вместе с ним.
Мы тяжело смотрим друг на друга.
– Ты обещал.
Он прикрывает глаза, сжимая челюсть.
– Я не пьяница. Все люди иногда выпивают, так что не вижу в этом проблемы.
Я качаю головой. Меня чуть не посадили в тюрьму, когда ты развлекался, и я не могла до тебя дозвониться. И ты думаешь, что в этом нет проблемы?
– Хорошо, – коротко говорю я, продолжая путь вдоль канала. – Я поняла.
Папа догоняет
