Всего лишь измена (СИ) - Соль Мари
Звонки прекратились внезапно. Он перестал отвечать на мои. Я сперва истерила! Тупо ходила из угла в угол. Пытала маму, стараясь узнать хоть что-нибудь. Она говорила, что теперь в магазин приезжает его поверенный, который ведёт все дела за него. Я не знала, как это понять? Что случилось? Почему? Почему он молчит?
Я готова была, в самом деле, собрать чемодан и поехать туда, в эти Гагры. Или нагрянуть к отцу, Богачёву старшему, с вопросом о том, «Где ваш сын?». В декабре, когда до нового года осталось всего ничего, на звонок наконец-то ответили. И, различив человеческий голос, вместо привычных гудков, я подхватилась, вскочила.
Воскликнула:
— Никита! Никит, это ты?
Вместо Никиты ответила женщина:
— Ну, и сколько ты будешь трезвонить ему?
Я уставилась перед собой:
— Кто это?
Разум уже отыскал подходящий ответ. Я не знала, что лучше? Услышать, что это жена. Или, что это — другая любовница. Что там, на морском побережье, близ гор, он нашёл мне замену.
— Неужели ты не поняла, что он от тебя отказался? — сказала безжалостным тоном она, незнакомка. По сути, соперница! Личность которой была неизвестна, пока.
— Кто вы? — повторила настойчиво.
Она усмехнулась:
— Бедняжка. Мне жаль! Но он выбрал семью. Он подумал и решил, что семья ему дороже, чем какая-то глупая девка, с которой он спал.
— Вы Ада? — смекнула.
— Я Богачёва Аделаида Самуровна, и всегда ею буду. А ты… Поищи себя нового папика, детка. И сюда не звони.
«Он не любит тебя, никогда не любил! Он не мог предпочесть тебя мне!», — хотела я крикнуть мерзавке. Но звонок оборвался за пару секунд до того, как слова прозвучали в моей голове. А я так и стояла, прижимая к лицу раскладушку, на которой болтался большой серый камень, похожий на глаз…
Несколько дней я лежала почти без движения. Меня лихорадило! И бросало из крайности в крайность. То я хотела бежать со всех ног. Представляя себе, как он, связанный по рукам и ногам чередой обязательств, вынужден был согласиться расстаться со мной. А после меня настигало отчаяние. Я опять представляла, что больше его не увижу! Никогда не увижу. Хотелось рыдать. Только слёзы иссякли. И всё, что могла, это петь. Тихо мычать про себя его имя.
«Никита, Никита, Никита», — надеясь, что он воплотится из воздуха. Словно джин из бутылки, появится передо мной.
Мама не трогала. Но, я знала, болела со мной. Она просто была! И этого было достаточно. А однажды, придя домой, как обычно, положила на тумбочку рядом с кроватью, письмо:
— Это было в почтовом ящике. Написано, Дольской Виталине Михайловне. Значит тебе.
На конверте, и правда, было выведено чьей-то нервной рукой моё имя. И адрес, наш с мамой. Вот только обратного адреса не было.
Я смотрела на этот конверт, как будто хотела понять, что внутри, не вскрывая.
— Хочешь, открою? — мама присела на край моей постели.
Я, покачав головой, коротко бросила:
— Нет!
Издав тихий вздох, она вышла из спальни, оставив меня в одиночестве, с этим письмом. Пересилив себя, я решилась. Открыла конверт и достала сложенный вдвое листочек бумаги.
Размашистый почерк, сразу видно — мужской. Чуть склонённые влево упрямые буквы. Я задержала дыхание. Стала читать:
«Здравствуй, моя маленькая женщина!
Я хочу, чтобы ты знала. Я люблю тебя, и мне будет значительно хуже, больнее. Но кто-то из нас был обязан прервать эту связь. Обстоятельства так сложились, что я вынужден был уехать. И это к лучшему! Ведь так и тебе, и мне будет проще начать всё с нуля. Я искренне верю, что ты найдёшь человека, достойного тебя во всех отношениях. Ты знаешь, я никогда не скрывал от тебя, что не могу развестись. А заставлять тебя ждать я не вправе. Ты молода и должна жить полной жизнью! Должна выйти замуж, родить. Стать женой и матерью. Ты этого заслуживаешь, как никто другой.
Ты навсегда в моём сердце. Эти несколько лет были самыми счастливыми в моей жизни.
Прости меня, если сможешь.
Никита».
Дочитав, молча вытерла слёзы. Сознание замерло. Он ведь не знал, что внутри у меня уже теплилась жизнь. Что она зародилась той ночью! Наверное, мы были слишком пьяны, одурманены близостью, красным вином? И капелька спермы осталась во мне. Проросла.
Я хотела сказать ему это, когда он приедет. Вот только Никита не думал ко мне приезжать.
Дни слились в бесконечную серую массу. Костик исправно меня навещал. Приносил апельсины, садился в изножье кровати и ждал. Иногда я бесилась, кричала, гнала его прочь. Иногда тихо плакала, чувствую тёплую руку.
Новый год начался. Я не помню, как мы отмечали. Да и отмечали вообще, или нет? Ёлочка, вроде была. И Милана ко мне приходила. Пыталась завлечь «на танцульки». Но я отреклась от всего…
Ключ от крыши у Костика был с тех времён, с выпускного. Он тогда раздобыл, утащил у уборщицы, та оставила связку ключей на крючке. Сделал слепок. И два подходящих ключа от тяжёлого люка теперь находились у нас. Мы считали её «своим местом»! Эту крышу кирпичной высотки. С которой смотрели на мир. Выходили туда в основном по хорошей погоде. Зимой было трудно открыть запорошенный люк. Но я как-то смогла, умудрилась.
В ту ночь тёмный город накрыл снегопад.
«Как красиво», — подумала я. Близость неба отсюда казалась такой запредельной. И тучи как будто лежали всего в двух шагах от протянутых рук. На мне была только пижама и куртка. Вторую я тут же сняла, решив ощутить в полной мере всю силу морозных ветров.
Помню, как медленно, увязая в снегу, я продвинулась к самому краю. Этаж был высокий, двенадцатый. Внизу — плотно скованный льдом тротуар. Машины стояли поодаль.
«Скорее всего, разобьюсь, без вариантов», — подумала я. Усмехнулась, представив, как мокрой лепёшкой лежу на асфальте, а сверху всё также загадочно падает снег. К утру превращусь в белоснежный сугроб и замёрзну. Если никто не найдёт меня раньше. Наверно, найдут? Скажут маме. Она будет плакать…
Поток моих мыслей прервал громкий крик:
— Вита, нет!
Я обернулась на голос. Шумилов стоял у открытого люка. Куртка распахнута, волосы спутались. Взгляд абсолютно безумный. Изо рта идёт пар.
— Отойди, я тебя умоляю! Не делай этого! — начал он причитать.
Я нахмурилась. Глюк? Или он, в самом деле, подумал, что я собираюсь покончить с собой?
— Если ты прыгнешь туда, то и я… Я не смогу без тебя жить! Виточка, милая! Всё ещё будет, — и, встав на колени, добавил, — Я тебя так сильно люблю.
Вернувшись в себя, теперь окончательно, я всем телом к нему обернулась. Размышляя над тем, как будет лучше? Оставить в неведении и остаться дурной. Или сказать ему правду, что я просто хотела побыть здесь одна и подумать о жизни, и выставить идиотом его?
В итоге я выбрала среднее. Буду молчать. И пускай думает, что хочет!
— Костя, чего ты орёшь? Обалдел?
— Это ты обалдела! — поднялся с колен. Подбежал и схватил меня так, будто я вырываюсь. Надел свою куртку на плечи.
— Моя вон лежит, — указала на ком с оторочкой.
Костик её подхватил, уводя меня прочь.
— Подожди! Я хочу здесь побыть! — теперь я уже воспротивилась.
— Ты замёрзла совсем! — он потрогал ладони. И принялся на них дуть.
Я разрешила себя проводить, взяв с него обещание, что он никому не расскажет. Это спустя пару лет я сказала, что и не думала прыгать. А забралась туда постоять…
Украшения, которые мне подарил Богачёв, продолжали лежать в сундуке, напоминая о нём. Даже одним своим присутствием они причиняли мне боль! Так что однажды я решилась. Собрала всё, оставив нетронутыми только те, первые серьги. Отнесла ювелиру. И попросила переплавить их. Сделать из них что-то новое, для себя и для мамы.
— Хороший браслет, дорогой, — произнёс, изучая сквозь лупу. Изумруды искрились под лампой.
— А что будет с камнями? — спросила.
— Смотря, что вы хотите, — сказал ювелир, — Можно использовать их, а можно оставить. Соберёте в мешочек, может, ещё пригодятся.
