Брат мужа - Мария Зайцева
И тут же жалею об этом.
– Леванская, ты про долг помнишь? – вместо приветствия, спрашивает уже знакомый глумливый голос.
– Прекратите, – строго говорю я, принудительно запуская тормознувшее от страха и неожиданности сердце, – я уже вам сказала, как только продам квартиру, выплачу долг. И вообще, я же проценты заплатила, что вам надо от меня?
– Так это только проценты, Леванская, – отвечает коллектор, – а тело долга прежнее, вообще не уменьшается. Только растет. И пеня капает. По пять штук в день, чтоб ты знала.
– Да вы… – я начинаю задыхаться от ужаса, пальцы трясутся, а на глазах выступают слезы.
К счастью, ученики уже выходят из кабинета, и я поспешно закрываюсь изнутри на ключ, пока не пришел следующий класс.
Внутри все застывает в ледяном ужасе, и я снова погружаюсь в то беспросветное стрессовое состояние, которое не отпускало в течение нескольких месяцев.
Надо же, а я ведь уже, практически, почувствовала себя нормальной!
Конечно, если смотреть на вещи реально, я всего лишь поменяла одного кредитора на другого, да и старый долг никуда не делся, но почему-то та бетонная плита, что давила все это время, с появлением Ивана словно бы рассосалась… Или перестала ощущаться такой уж бетонной… Но, оказывается, это все было лишь игрой воображения, попыткой мозга спасти разрушающийся от стресса рассудок…
И сейчас все эти, упрятанные далеко-далеко ощущения наваливаются с новой силой.
– Леванская, не трать время. Деньги собирай. Лучше всего уже сегодня.
Телефон уже давно молчит, а я все сижу перед окном и, сжимая трубку в руках, бездумно смотрю на качающиеся ветки березы.
Странная апатия, которая настигает меня, накрывает с головой, и как-то вообще ни о чем не получается думать.
Наверно, я все же выдохлась, отупела от всего происходящего. Раньше я была сильной, верней, даже не сильной, а словно бы отсекала все ненужное, полностью зацикленная на том, что мне необходимо поднять на ноги Севу во что бы то ни стало. А все остальные проблемы не касались нацеленного лишь на один результат мозга. Были неприятным фоном, и только. Но появление Ивана каким-то образом расслабило меня, что ли… Вернуло к прежним настройкам, когда я во всем полагалась на Севу.
Правда, в случае с мужем это было безусловным.
А вот с его братом оставался серьезный такой осадок в виде висящего надо мной и все растущего долга… И вот теперь эти две давящие стихии соединились.
И их оказалось как-то чересчур много.
В себя я чуть-чуть прихожу, только когда звенит звонок на урок, и школьники принимаются колотить в дверь кабинета.
Мир не собирается останавливаться и ждать, пока я приду в себя и приму новую реальность.
Миру плевать.
20
В подъезде я, привычно отвернувшись от места, где была жуткая надпись про долг, теперь закрашенная чем-то невероятно стойким, таким, что даже следов от огромных букв не осталось, аккуратно и бесшумно поднимаюсь по ступенькам, опасаясь увидеть мужские фигуры на лестничной клетке…
В прошлый раз сразу за звонком были гости обычно…
Теперь площадка перед квартирой пуста, а дверь, новая, капитальная, заменившая нашу старую, порядком убитую временем и коллекторами, внушает надежду, что в этот раз меня просто пугали. Пристреливались.
В квартире пусто, Иван вместе с Севой сегодня допоздна на процедурах, и я с облегчением выдыхаю.
Переодеваюсь, перекладываю тетрадки, взятые для проверки, на рабочий стол, иду на кухню ставить чайник.
И неожиданно как-то успокаиваюсь внутренне. Похоже, моя квартира, наша с Севой квартира, дает это ощущение безопасности, хотя раньше, когда несчастье только случилось, ничего такого не было, и сейчас мне не хочется думать, что послужило толчком к перемене моего настроения…
Надежную дверь, которую не выбить никакими кулаками, привезли три дня назад и тогда же установили. Иван совершенно спокойно руководил этим мероприятием, а на мои возражения по дороговизне только плечами пожал, вообще никак не комментируя.
Примерно в тот же период исчезла и надпись на стене подъезда…
Эта ненавязчивая забота, молчаливая помощь очень подкупали. И, наверно, тоже складывали в копилку моего спокойствия свои монетки.
Сегодня в школе, после звонка коллекторов, я ненадолго вернулась в прежнее жуткое, пугающее состояние безнадежности, но сейчас это все ушло. По крайней мере, не ощущалось настолько ярко.
В конце концов, все как-нибудь образуется. Невозможно жить в постоянном ожидании беды.
Ведь на самом деле все идет неплохо. Главное, что Севу лечат, и врач дает положительные прогнозы… Скоро еще и результаты анализов придут, тогда все станет окончательно ясно.
Но в любом случае, я полна оптимизма, потому что Иван очень серьезно взялся за дело, доказав, что он – человек слова, и настроен поднять Севу на ноги любой ценой.
Как и я.
А это – самое важное сейчас.
Я начинаю прибираться, закидываю в стиралку накопившуюся стирку, хожу по комнате, выискивая вещи, которые могла забыть и не унести в корзину для грязного белья.
Замечаю белую футболку Ивана, валяющуюся на спинке стула. Вообще, он – редкий аккуратист, совсем в этом не похож на своего брата. Сева – тот еще хрюндель, любитель раскидывать носки и рубашки по всему дому. А вот у Ивана всегда армейский порядок. И вещи свои он стирает самостоятельно, и с стиральной машинкой сразу нашел общий язык, ни разу ко мне не обратился за помощью в этом вопросе…
А тут, наверно, торопился, бросил футболку.
Беру ее, придирчиво осматриваю, прикидывая, надо ли простирнуть. И почему-то подношу к лицу и принюхиваюсь… Его запах, такой резковатый, очень мужской, бьет в ноздри, и дыхание неожиданно перехватывает.
Сглатываю непроизвольно набежавшую слюну, изгоняю из головы образ крепкой мощной шеи, так красиво контрастирующей с белизной ткани…
И пугливо отбрасываю от себя футболку.
Господи, с ума сошла совсем!
Чужие вещи нюхать! Чужого, построннего мужика!
«Не такой уж он и посторонний, – язвительно напоминает внутренний голос, – по крайней мере, как целуется он, ты уже в курсе».
Черт!
Торопливо ухожу в ванную, там умываюсь холодной водой, стремясь успокоить неожиданно сильно бьющееся сердце.
Смотрю на себя в зеркало, удивляясь глупому, поистине лемурьему взгляду. Зрачки расширены, как у наркоманки, глаза дурные до невозможности, безумные. Испуганные.
Я испугалась своей реакции.
Своих мыслей.
Того, что мне… Понравился запах этой футболки.
Тем вечером я больше обычного избегаю смотреть на Ивана, как назло, переодевшегося в ту самую белую футболку, и все время провожу рядом с Севой, глажу его, ласкаю, кормлю, разговариваю.
И, не выдержав, прижимаюсь к его груди щекой, вдыхая родной запах.
Тот, что мне всегда нравился, тот, что будоражил, заводил. Это просто физиология… Я, вероятно, в какой-то момент переключила свое чисто женское восприятие мужа, как мужчины, на другое. Может, больше материнское, я же ухаживала за ним, меняла памперсы, кормила с ложечки… Вероятно, какой-то сбой произошел…
Я вдыхаю запах его кожи, стараясь не обращать внимания на то, что он, воспринимая меня как помеху, молча вытягивает шею так, чтоб видеть происходящее на экране…
Мне так нужна сейчас эта тактильность, пусть и односторонняя, так нужно ощущение его именно, как мужа, как любовника, как моего мужчины, в конце концов!
Глушу смятение в груди, сглатываю ком в горле, упрямо прижимаюсь к Севе, чуть ли не забираясь с ногами на кровать…
И не могу сдержать слез, безутешных, горьких. Это слезы испуга.
Потому что ничего не получается!
Сева пахнет… стерильно.
Для меня.
Нет, запах его не поменялся, он такой же знакомый, такой же родной… Но почему-то больше не тянет его лизнуть, куснуть, провести носом по коже, словно кошка, впитывая в себя его аромат…
И осознание этого бьет настолько больно, что не выдерживаю, спрыгиваю с кровати и бегу в ванную, игнорируя удивленный вопрос Ивана, все это время деликатно сидевшего на кухне или выходившего покурить в подъезд.
Мне настолько плохо, настолько страшно, что не могу даже ничего ответить ему.
Просто включаю воду, трясущимися руками набираю ее в горсть и выплескиваю себе на лицо.
Происходящее со мной ненормально! Абсолютно ненормально!
21
Проведя в ванной минут
