Брат мужа - Мария Зайцева
Опять застав меня врасплох! И все, что остается делать теперь – только ждать, что же он скажет дальше.
– Я не могу изменить того, что уже было, – продолжает он спокойно, – и я понимаю твою… обиду и беспокойство. И, если бы не Севка, я бы уехал еще ночью… Но я хочу ему помочь. И тебе, как бы ты к этому ни относилась. И потому предлагаю… Если не забыть, то отпустить произошедшее. И жить дальше. Обидеться ты сможешь потом, когда брат встанет на ноги. Договорились?
Я пораженно моргаю, потому что именно такой речи от него не ждала.
И стыжусь ужасно своих мыслей и своего поведения, детского какого-то, идиотского даже.
Вот ведь дурочка! Увлеклась воими обидами, своим порушенным эго, и совершенно забыла про то, как будет лучше для мужа! Быстро же у меня мозги набекрень уехали…
И в этой ситуации именно Иван, хоть он и спровоцировал проблему, поступил, как нормальный взрослый челоек, переживающий о брате, а не как законченный эгоист, думающий только о себе.
Мне до такой степени стыдно, что не находится, что сказать, просто киваю в ответ на его слова, и опускаю взгляд, выискивая в темноте кофе неизвестно, какие откровения.
– Ну вот и хорошо, – с легким вздохом облегчения говорит Иван, – тогда к делу: я тут посмотрел самые лучшие медицинские центры, специализирующиеся на подобных проблемах… Есть пара вариантов, причем, хороших. У вас же здесь огромный региональный медицинский комплекс для военных, там много чего есть.
– Но у нас нет на это денег, – говорю я, – и туда не пробиться. Даже если бы были деньги. Я узнавала.
– Разберемся, – спокойно кивает Иван, – главное, чтоб помогли.
– Иван… – я, наконец, решаюсь, поднимаю на него взгляд, – когда я говорила, что у нас нет денег, это значило, что у нас совсем нет денег. Понимаешь? Не очень хорошая ситуация… Я машину продала, что покрыть часть долга, но все равно.
– Я видел надпись в подъезде, – Иван, похоже, совсем не удивлен, никакого осуждения, никаких дополнительных вопросов, – ничего. Все решим. И деньги будут.
– Но… Откуда?
– У меня есть.
– Иван, я не могу… – я и в самом деле не могу, это просто чересчур! Чем отдавать-то буду?
– Алина, я не спрашиваю твоего разрешения, чтоб помочь брату, – неожиданно голос Ивана густеет, напрягается, и атмосфера на кухне снова сгущается, – я просто тебя извещаю о своих намерениях. Я долгое время был в море, зарплату не расходовал, так что много чего накопилось… Планировал квартиру тут купить, чтоб поближе к Севке. Пока что планы поменялись.
– Иван… Я не знаю, что сказать… – он меня удивляет. Опять! То есть, он в самом деле собирается потратить на брата деньги, отложенные на жилье? Это что вообще такое? Как?
– Ничего не надо говорить, – пожимает он плечами, – это нормально. И хватит об этом. Севка встанет на ноги, я для этого все сделаю.
– Спасибо! – я настолько сейчас вне себя от эмоций, что не сдерживаюсь и тянусь через стол к его ладони, сжимаю горячие пальцы, – спасибо большое!
Иван смотрит на мою руку, лежающую на его, затем переводит взгляд на лицо, и на мгновение глаза его вспыхивают, до ужаса напоминая те, вчерашние огни гирлянд, что мигали и гасли в черных жерлах зрачков. Когда он поцеловал меня.
Пугаюсь, торопливо убираю пальцы.
И Иван опускает ресницы, пряча свой огненный взгляд.
18
Медицинский центр, самый дорогой, самый мощный во всем нашем регионе, начинает работу уже с третьего января.
И мы записаны именно на эту дату к неврологу.
Каким образом Иван умудрился провернуть такой фокус, не представляю даже.
По его словам, у него в городе нет знакомых, нет никого, кто мог бы помочь, провести сюда, в это царство медицины.
Я вспоминаю, сколько раз пыталась попасть в медцентр самостоятельно, через направления, и все безрезультатно. Правда, я не готова была платить, верней, готова, конечно, но нечем было. Но все легальные способы, по квоте, через благотворительные организации и прочее, я испробовала.
Никто даже не пытался обнадежить.
А теперь приехал Иван и ровно в три дня решил вопрос, с которым я билась несколько месяцев.
Мы с Севой сидим в коридоре, ожидая приглашения врача, а я все в себя прийти не могу, постоянно оглядываюсь по сторонам.
Тут совсем не так, как в тех больницах и поликлинниках, что уже давно стали нашей с Севой реальностью.
Здесь нет толп народа перед кабинетами врачей, нет специфического неприятного медицинского запаха, все очень современно, очень светло, очень чисто.
Иван сидит тут же, периодически разговаривая с Севой, привычно смотрящим четко перед собой и никак не реагирующим на попытки в разговор.
Но Ивана отстутствие обратной связи от брата вообще не смущает. Он продолжает говорить, задавая вопросы, сам же на них отвечая, мерно и успокаивающе.
Я иногда кошусь на него, большого и серьезного, но тут же отвожу взгляд.
Неловкость в нашем общении никуда не делась, к сожалению. И непонятно, то ли проблема во мне здесь, слишком уж я напрягаюсь, слишком много думаю, переживаю, рефлексирую.
То ли в самом деле что-то происходит.
Что-то, чему я боюсь и не хочу давать обозначение.
Наконец, нас приглашают в кабинет.
Иван сам закатывает Севу на инвалидном кресле, я иду следом, прижимая к груди объемную папку с историей болезни, выписками, последними анализами и всем прочим, без чего теперь не проходит и дня нашей жизни.
Во время приема опять говорит Иван, я молчу. И не потому, что меня заставляют это сделать, просто в самом деле нечего дополнить.
Иван на удивление четко изгалает все, по полочкам буквально раскладывает.
Не забывает и про недавнее происшествие со стаканом.
– Понимаете, мы не уверены, что это сделал именно он, мы в этот момент… отвлеклись, – пауза совсем крохотная, врач ее не замечает, а вот я – да. И едва сдерживаюсь, чтоб не залиться бешеным, дурным красным цветом, настолько стыдно. И настолько явно в этот момент становится то, что Иван тоже помнит о случившемся. И очень даже хорошо помнит. И, может, думает…
Итоги приема вполне логичны: требуется новый пул анализов, в этот раз, более конкретных, по каким-то таким параметрам, о которых я раньше не знала.
Все их можно сдать прямо сегодня, в центре, тогда результаты будут известны примерно через три дня. И картина станет ясна полностью.
– Думаю, заключение психотерапевта, а, может, даже и психиатра, вам тоже не помешает, – заключает врач, и Иван солидно кивает.
– Запишемся.
Мы выходим из кабинета, и я без сил падаю на скамейку в коридоре. Врач ничего особенного не сказал, но это же нормально, да? Так и должно быть…
Он не видит полной картины… Но как все же обидно, я почему-то надеялась на… чудо?
– Ничего, вот анализы сдадим, и все прояснится, – басит успокаивающе Иван, и я поражаюсь, каким образом он почувствовал мое разочарование и обиду. И слова его, пусть и банальные, но очень вовремя.
Иван стоит надо мной, близко, и я задираю подбородок, чтоб посмотреть в его лицо, сказать «спасибо» за поддержку.
Ловлю его взгляд и замираю, словно загипнотизированная.
В глазах Ивана что-то такое жутковатое мелькает, жесткое настолько, что становится страшно. И дико. И жарко.
Почему он смотрит так?
Не надо…
Губы шевелятся, и я понимаю, что пытаюсь сказать это все вслух.
Иван, не отводя от меня взгляда, протягивает руку, и я на мгновение обжигающе пугаюсь, что он хочет… Взять за подбородок, например, или провести пальцами по скуле, или сделать еще что-то, настолько же собственнически-интимное, но тяжелая ладонь ложится мне на плечо в спокойном, нейтральном жесте утешения.
– Все будет хорошо, Алина, – говорит он, а затем поворачивается к безучастно сидящему в коляске Севе и начинает объяснять ему уже другим, веселым и легким тоном, – ну что, брат, погнали на анализы? Сейчас тебе возьмут кровь, а потом еще узи сделаем,
