Брат мужа - Мария Зайцева
– Конечно, не повторится! – бросаю я, отворачиваясь, – потому что ты завтра съедешь отсюда.
Не оглядываясь, иду в сторону своей комнаты, и чуть вздрагиваю, когда в спину падает спокойное:
– Хорошо. С Новым годом, Алина.
Не отвечаю ничего, не поворачиваюсь, впрочем, мне и не требуется: вид его широкоплечей фигуры посреди комнаты, черный взгляд, оттененный мигающими огнями гирлянды, так и стоит перед глазами.
Навсегда отпечатывается на сетчатке.
В комнате, предварительно крепко закрыв дверь и страшно пожалев, что на ней нет замка, я валюсь на диван, закрываю глаза ладонями.
И пытаюсь осмыслить случившееся.
Иван меня поцеловал.
Боже, в голове не укладывается… Зачем? Почему он это сделал?
Просто ответил на мой поцелуй? Но ведь нет… Подумал, что я ему что-то предлагаю? Тоже вряд ли… Я совершенно невинно его клюнула губами в щеку, а он, он…
И Сева! На глазах у Севы! Нет, неспроста разбился тот бокал! Это муж! Он все понимает, значит, только почему-то сказать не может.
Становится стыдно за то, что так вела себя сейчас с ним, за свою реакцию. Он же… Он бы встал, если б мог! Конечно, встал бы! А я, получается, беспомощного человека трясла… Обвиняла…
А это ведь моя вина полностью! Ну, моя и Ивана, внезапно сошедшего с ума.
Завтра, когда он уедет, и я немного выдохну, надо будет записать Севу на повторный прием к врачу. Это неспроста все. Может, у него случайно получилось смахнуть бокал, неосознанно… Но ведь, если даже так, налицо уже огромный прогресс! И до этого… Он же смотрел! Он сам перевел взгляд на гирлянду, когда я ее вешала! А, значит, прогресс есть! И надо опять обследование, возможно, какие-то нейронные связи укрепились, или наросли, и теперь имеет смысл в более серьезных восстановительных процедурах… Конечно, одной мне будет тяжело, да и деньги… Но ничего! Мне в банке кредит предлагали, вот и возьму! И, заодно, еще часть долга кредиторам отдам!
Решено, завтра надо будет позвонить лечащему врачу…
Взрыв очередной петарды за окном приводит меня в чувство и заставляет вспомнить, что мир вокруг не заточен под мои хотения. И завтра – первое января, а значит, что ни один врач не работает, кроме дежурных и тех, что в травмпунктах.
Встаю, подхожу к окну и бездумно смотрю на разноцветные огни Нового года за стеклом. Там, словно в аквариуме, другой мир, другая жизнь, люди радуются, встречают праздник, целуют родных и близких, поздравляют.
Слышу, как из-за двери доносится мирное бормотание Ивана, относящего Севу в туалет, а затем тихий звяк посуды. Со стола убирает… Надо же, какой хозяйственный. То, что совсем недавно умилило бы, сейчас вызывает только усталую усмешку.
Губы растревоженно ноют, и я машинально прикасаюсь к ним, натертым грубой бородой и внезапным жестким насильственным поцелуем.
Давно у меня таких ощущений не было… Да никогда, елси подумать, не было. Сева не носит бороду и чисто бреется. И целует по-другому. Нежно и бережно, без звериной ярости и жадности.
«Не скажу, что не хотел…» – гудит набатом в голове, тревожа и заставляя пылать от стыда и смущения.
Щеки больно краснеют, и я, чтоб остудить их, прижимаюсь к холодному стеклу.
И думаю, что это не люди там, на улице, в аквариуме.
А я здесь.
17
Утром у меня болит голова от мыслей, распирающих ее до такой степени, что начинается гудение в ушах и резь под веками.
Встаю, в глубине души надеясь, что Иван уже уехал.
Это бы так помогло сейчас!
Не хочу ничего решать, устала, до ужаса устала! Хочется просто лечь, закрыться в позе ребенка и впасть в анабиоз.
А, когда выйду из него, чтоб все закончилось. Хоть как-то. Без разницы, чем, главное, чтоб все.
И Иван, просто и без слов исчезнув из нашей с Севой квартиры, очень бы этому помог.
Но надеждам моим сбыться не суждено, сразу за дверью я попадаю в другой мир: запахи еды, звуки из кухни, раскрытые шторы, запускающие в комнату зимний холодный свет, четко дают понять, что никто к моим истеричным требованиям не прислушался и жизнь мою облегчать не собирается.
Это добавляет еще один импульс головной боли, а ладони потеют.
Что делать?
На полном серьезе выгонять его?
Вчера я была полна решимости, но сегодня все как-то смазано… Конечно, после случившегося мы не сможем относиться друг к другу по-прежнему. Верней, я не смогу. Про Ивана подобного сказать не получается, я его плохо знаю… Но вообще, мужчины как-то легче к такому относятся…
Случайный поцелуй, случайный секс…
Никогда этого не понимала.
Для меня существовал всегда только один мужчина, Сева. Первый и последний. А все остальное – мимо.
И вот теперь, совершенно случайным образом, я получила новый опыт… Нежеланный, ненужный мне! И что теперь делать, как себя вести с человеком, не понимаю.
Надо же разговаривать про это, да?
Вчера были эмоции, но сегодня-то…
Захожу к Севе, здороваюсь, мельком осматриваю его, отмечая, что муж переодет, умыт, и, похоже, накормлен. Сидит, смотрит мультики.
– С наступившим, милый, – целую его в щеку и долгую минуту смотрю в пустые глаза, пытаясь поймать хоть какой-то ответ. Это наш утренний ритуал, но сегодня я с удвоенным усилием изучаю родное лицо мужа. Может, что-то все же изменилось? Может, то, что Сева увидел наш с Иваном вчерашний поцелуй, как-то стронуло с места его сознание?
Так ничего и не увидев, поднимаюсь и иду на кухню, откуда доносятся запахи еды и звуки передвигаемой посуды.
– Доброе утро, – басит Иван, поворачиваясь ко мне от плиты. Он одет в светлую футболку с коротким рукавом, и очертания татуировки угадываются теперь очень хорошо. Пугающая такая картинка, почему-то вызывает оторопь.
Сама футболка навыпуск, свободная, плотные джинсы на военный манер, с множеством карманов и каких-то ремешков непонятного назначения, мешковатые и не мешают свободе передвижения.
И Иван этой свободой пользуется вовсю.
Он легко перехватывает сковороду с шкворчащей на ней яичницей, другой рукой цепляет тарелку, перекладывает приготовленное на нее, и все это – одним слитным движением, плавным и неторопливым, но в то же время экономным.
Моргаю, поймав себя на слишком внимательном взгляде на его крупные грубоватые пальцы, смотрю в лицо:
– Доброе…
Это не звучит утверждением, да и плевать.
Для меня утро явно не доброе.
– Позавтракаешь?
Он достает еще одну тарелку, перекладывает на нее остатки яичницы, посыпает нарезанной зеленью, сыром, ставит на стол большое блюдо в овощами.
– Полагается, конечно, новогодними салатами похмеляться, но я как-то не особенно люблю, – продолжает он комментировать свои действия, доставая из ящика приборы.
Я пораженно наблюдаю за его движениями. Надо же… Совершенно освоился, ведет себя, как будто дома!
– Спасибо, не хочется, – сухо отвечаю Ивану.
– Тогда кофе, – кивает он, совершенно не смутившись и не расстроившись из-за моего отказа.
И ставит на стол чашку с кофе. Вареным. Ароматным.
Сглатываю и машинально сажусь на табуретку.
Он удовлетворенно кивает, садится напротив, принимается за еду. А я пью кофе, невероятно вкусный, кстати, я такой не умею варить, и наблюдаю за Иваном, в очередной раз поражаясь его бесцеремонности. Вообще ведь ни грамма смущения, ни одного слова про вчерашнее, никаких оправданий.
«Не скажу, что не хотел…», – опять приходят мне в голову его слова, и щеки начинают гореть.
Аккуратно выдыхаю, пытаясь успокоить себя. Нашла, из-за чего так волноваться и краснеть! Словно не взрослая женщина, а девчонка неопытная!
Иван быстро доедает завтрак, тоже тянется к кружке с кофе, отпивает, чуть прижмурясь и блаженно выдыхая.
Откидывается на стену позади себя, смотрит на меня.
И от его пристального, очень внимательного взгляда становится еще больше не по себе, щеки уже не вспыхивают, а буквально огнем горят!
Атмосфера сгущается сильнее, и мне становится трудо дышать. А в голову лезут постоянно глупые мысли о том, что мы наедине сейчас, и такая тесная кухня. И он меня уже целовал.
Опасно это все. И неправильно.
Мой муж в соседней комнате… Его брат…
– Я помню о твоем… приказе, – Иван первым разбивает этот сумрак напряжения между нами и делает это настолько резко, неожиданно, что не успеваю подготовиться даже!
