Соль под кожей. Том третий - Айя Субботина
Я почти был готов к тому, что Авдеев меня помаринует, перед встречей, но он уже на месте — дает отмашку охраннику, что нас можно оставить наедине.
— Располагайся, — не указывает никуда конкретно, предлагая выбрать самому, куда сесть: подальше в кресло и напротив, на диван.
Конечно, сажусь на диван.
— Кофе? Что-то покрепче?
— Воду с лимоном.
Он вызывает официантку и просить принести мой заказ в двух экземплярах.
— Как Валерия? — спрашивает вот так сразу в лоб, пока я придумываю, какой «приятной» новостью огорошить его в первую очередь: насчет того, что его дочь — на самом деле не его, или что я собираюсь ее забрать?
— Готовится закапывать мужа. — Кажется, это тот самый ответ, после которого тему моей обезьянки мы в принципе закроем раз и навсегда.
— Его папаша это просто так не оставит. Но ты, наверное, и так в курсе?
— Будь моя воля, я бы рядышком закопал и этого пидара, — не вижу смысла кокетничать и корчить из себя добрячка.
— Я так и понял, поэтому оставил одного Завольского тебе на закуску.
Мы обмениваемся тяжелыми взглядами.
Ну и хули ты хочешь сказать? Что черный платочек на головке моей обезьянки — твоих рук дело? Что ты не боишься запачкать руки, если трогают твое? А с хуя ли она — «твое»?
— Лори под моей защитой, с ней все будет в порядке. Но спасибо, что сделал эту проблему на один хер меньше.
— Завольский попытается вернуться на похороны сына, — продолжает Авдеев. — Его «встретят» как положено, но это задержит его буквально на несколько дней. Потом он попытается достать Валерию. Ты уже знаешь, как решить эту проблему? — Последнее с выразительным нажимом, как будто дает понять, что пока не получит утвердительный ответ — ни о чем другом мы говорить не будем.
Бля, сука, чувствую себя как на экзамене. Зато теперь я знаю, что Лори не сказала ему правду насчет ребенка. Если бы Авдеев знал, что ребенок от него — хрен бы он разрешил какому-то незнакомому мужику отвозить ее в больницу.
— Авдеев, Лори больше не твоя забота. Отчитываться перед тобой о своих планах я не собираюсь — вообще не имею такой привычки. Еще раз благодарю, что не остался стоять в стороне. — Хотя чувствую себя максимально херово из-за того, что должен благодарить мужика, на которого у моей маленькой обезьянки как минимум иногда текут слюни. И чтобы поскорее переключить на другую тему, достаю из кармана копию документов о том, что французская клиника получила мой запрос на определение отцовства. — Это ответ на вопрос, что я делал в твоем доме.
Авдеев бегло изучает документ.
Странно, я был уверен, что хотя бы какая-то часть его каменной рожи натянется от такого финта ушами, но он абсолютно непоколебим. Реально кусок гранита. Понятия не имею, что делал бы я, если бы вдруг узнал, что ребенок, который носит мою фамилию и которого я уже два года опекаю, как зеницу ока, вдруг оказался «плодом» спермы другого мужика, но уж от души точно бы выматерился.
— И какова вероятность, что она — твоя дочь?
— Практически стопроцентная. — Рефлекторно поглаживаю шрам под глазом. Если бы Марина хотя бы поставила под сомнение возможность моего отцовства — она бы не бросила на меня как загнанная в угол крыса, которой все равно уже нечего терять. — Я намерен забрать свою дочь, Авдеев. Это чтобы мы тут сейчас не начали колотить друг друга хуями, изображая непонимание. Стася — моя дочь. Рогожкина лишила меня возможности хоть как-нибудь принимать участие в ее воспитании. Она позволила другому мужику поверить, что моя дочь — не моя, а его. Поэтому — на хуй белые перчатки.
— А я, типа, в твоем этом плане, бесправное бревно? — Авдеев чуть склоняет голову на бок, разглядывая меня совершенно непроницаемым взглядом из-под насупленных бровей. — Ну, типа, я должен сейчас обосраться от новости, что мою дочь вдруг решил забрать какой-то хер с горы?
Сука, ну нормальный же мужик. Вроде даже правильный, с головой на плечах.
Вот на хрена так все усложнять?
— Как только у меня на руках будут результаты теста — я даю отмашку своим адвокатам. Если ты не дурак — а вроде нет? — должен понимать, что Рогожкина точно не претендует на награду Матери года. У меня достаточно доказательств того, что она психологически нестабильна, шляется по мужикам, оставляет ребенка без присмотра и не может заниматься ее воспитанием. А последняя ее выходка — это просто, блядь, подарок судьбы.
Нахожу то самое видео, которое успел снять в квартире Марины, кладу телефон на стол перед Авдеевым, даю ему посмотреть.
— Половина моих адвокатов была настроена… скажем так, со сдержанным оптимизмом насчет того, что судебный процесс будет не очень долгим и в мою пользу, но после этого видео в рядах моей юридической гвардии царит поразительное единение. А ты, не будучи биологическим отцом Станиславы, не можешь быть опекуном ни по какому законодательству. Сорян.
— Хороший план, — задумчиво кивает Авдеев. — Жаль, что хуйня.
Мне реально нравится этот мужик. Не истерит, не начинает играть мускулами, не угрожает натравить на меня весь свой зверинец (наверняка солидный). Просто, спокойно и доходчиво дает понять, что собирается бодаться.
Строго говоря, я был почти уверен, что он не сдастся без боя. Это же я выбрал его в напарники для моей маленькой обезьянки, если бы в нем была вот эта гнильца — валить при первом же шухере — хрен бы вообще рассматривал его кандидатуру. Проблема в том, что бодаться с этим упрямым бараном придется мне, а не Завольскому-старшему.
— Хуйня — не то слово, — соглашаюсь я, но имею в виду всю эту ситуацию, в которой наши судьбы вот так тупо переплелись.
Насколько все было бы проще, если бы на месте Авдеева был какой-то тупорылый гандон. Я мог бы просто размазать его во всех смыслах, которое имеет это слово, во мне ничего бы не ёкнуло, ничего бы не дернулось. Но это, мать его, Авдеев — он же целого мужа ради моей обезьянки извел. Уверен, что сделал это в высшей степени аккуратно — с концами в воду. И еще больше уверен, что сделано это было не из-за ревности, а по какой-то другой причине. Что такого «хороший мальчик Андрюша» мог сделать моей обезьянке, что хороший и правильный мужик Авдеев не побоялся запачкать руки?
— Я не хочу с тобой бодаться, — произношу скрепя сердце, хоть это против моих правил — сразу в лоб говорить кому-то, что
