Соль под кожей. Том третий - Айя Субботина
— Предлагаешь мне спрашивать у тебя разрешения видеться со своей дочерью?
— Она не твоя дочь.
— Только потому, что вдруг появился ты, это никак не отменяет того факта, что Стася носит мою фамилию, выросла у меня на глаза и я порву любого, кто попытается причинить ей боль.
Вот это его «порву» звучит не как дешевые понты, когда заранее предполагается, что рвать никого не придется, а как констатация факта: могу и сделаю.
— Ты серьезно считаешь, что марина может адекватно ее воспитывать? После всего вот этого дерьма, — стучу пальцем по крышке своего телефона, — собираешься и дальше спокойно оставлять с ней мою дочь? А что, если когда ты выебешь очередное бабское тело и у Рогожкиной снесет крышу, Лори не успеет приехать вовремя?
— Если бы да кабы. Мы же взрослые люди, давай говорить предметно. — Авдеев дергает плечом, но на этот раз я все-таки вижу легкие царапины на его броне.
Вот оно — уязвимое место гребаного терминатора.
Он знает Марину не хуже меня, в курсе, что она за «фрукт». Возможно даже, подобные прецеденты уже были. Не в таком масштабе, конечно, но похожие «тревожные звоночки» Авдеев уже слышал.
Что она делала?
Угрожала лишить его права видеться с ребенком?
Намекала, что Стася может быть не его и тогда он может полностью лишиться родительских прав?
Стася еще слишком маленькая, чтобы как-то всерьез ее накрутить против отца, но я абсолютно допускаю мысль, что в глубине души Авдеев давно допускает и такой вариант. Но ничего не делает, потому что он — хороший правильный мужик, и в его системе ценностей никто и ничто не может разлучить мать и ребенка.
А я вот — мудак. На меня в этой истории белой сверкающей краски не хватило.
Так что я просто смахну пыль со своей черной сатанинской брони и сделаю некрасивое, очень порицаемое обществом, но чертовски правильное дерьмо. Потому что, как бы сильно Авдеев не отмахивался от этой мысли, но я прав — в этот раз ситуация не превратилась в тотальный пиздец только благодаря появлению Лори.
— Надеюсь не стоит предупреждать, что прятать от меня мою дочь, пытаться вывезти ее из страны и тому подобное — не самые лучшие попытки решить вопрос?
— Не вижу для этого ни единой причины.
Вот же засранец — не дает мне буквально ни единого повода зацепиться, чтобы дать отмашку своим головорезам. Хотя, не могу сказать, что меня будет мучить совесть — я не сделал этого до сих пор только потому, что держу в голове тот ноль один процент вероятности, что ребенок Марины может быть и не моим. Мало ли с кем в те дни она еще «заливала» боль сексом? Да и два, три, четыре мужика за ночь для нее не проблема даже сейчас. Не осуждаю, как говорится, каждый имеет право жить как хочет, и отсутствие члена не лишает женщину права трахаться с кем она хочет, как она хочет и когда хочет. Но в нашей с ней истории я не могу сбросить это факт со счетов. Поэтому пока спустил историю на тормозах. И дал небольшую фору Авдееву.
На этом по теме встречи мне сказать больше нечего.
Но у выхода меня чуть не сбивает с ног торопящаяся официантка с двумя стаканами на подносе. Просачивается между мной и стеной, ставит заказ на стол, но ни меня, ни Авдеева, это не интересует. Я бы даже сказал, что вода с лимоном не была бы среди наших приоритетов и в полдень в Сахаре.
Неужели не спросит насчет ребенка?
Логично было бы предположить, что я могу иметь к этому отношение, раз собственную кандидатуру Авдеев даже не рассматривает.
А я стал бы спрашивать? Хрен там, у меня от одной мысли об этом челюсть матом становится в неприспособленную для разговоров позу. По этой же причине и я не спрашиваю, могу ли увидеться с дочерью — не хочу выпрашивать, выглядеть слабаком. Не хочу дважды подряд появляться перед ней в роли «чужого стрёмного дяди», которому нужно выдать порцию вежливых стандартных улыбок.
Притрагиваюсь к медальону на груди.
Рука каждый раз к нему тянется, когда думаю о том, что у меня есть дочь.
Ничего такого, это просто маленький, выполненный в черненом серебре кусочек снимка того дерьма в моем сердце, из-за которого я чуть не сдох. Размером с пятикопеечную монету и довольно грубый на вид, но я пообещал себе, что отдам его Стасе в тот день, когда смогу открыто сказать, что я — ее отец.
Уже скоро.
Глава восьмая: Лори
— Валерия Дмитриевна, — в телефоне голос моей умницы-помощницы Катерины, — я продлила бронь зала для похорон Андрея Юрьевича еще на три дня. Его оформлением уже занимаются, список приглашенных я отправила вам на согласование в нашу личную переписку. Кремация Андрея Юрьевича будет завтра в тринадцать тридцать по нашему времени, они могут вести видеотрансляцию по запросу.
— Я на тебя молиться буду, — вздыхаю с облегчением, чувствуя себя несчастным Атлантом, с плеч которого сняли часть небесного свода. — А можно попросить их вести видеосъемку?
У меня нет ровно никакого желания смотреть на то, как труп Андрея станет прахом в дешевом деревянном гробу в присутствии казенного адвоката, трех тайских бюрократов и парочки вялых орхидей. Но я не могу отказать себе в удовольствии отправить видео этого процесса его папаше.
Кто-то бы уже покрутил пальцем у виска и сказал, что я дергаю льва за усы, но мне все равно. Я не для того впрягалась в это дерьмо, чтобы при первых же сложностях сворачивать удочки. К тому же — что еще он может мне сделать кроме уже прозвучавшей угрозы сжить со свету? Разве что повторить ее?
— Я думаю, это можно будет устроить, — после небольшой паузы, говорит Катерина. Мне нравится ее рассудительность — она никогда не обещает то, что не может гарантировано выполнить, но я так же абсолютно уверена, что моя помощница сделает все, чтобы выполнить мою просьбу. — Я еще отправила вам образцы пригласительных, в дизайн можно внести изменения, их можно выполнить в матовом или глянцевом варианте. И я подумала,
