Надежда для Бирюка (СИ) - Романова Наталия
Кто-то пирожки приноровился печь, кафе открыл, кто-то народные промыслы освоил, грибами-ягодами торговал, по пути показывая на встречных-поперечных жителей, иные из которых к старообрядчеству не имели никакого отношения, со словами: «Вон идёт, старове-е-е-ер, да».
А старовер тот – урождённый шаманист, ставший атеистом, будучи пионером.
Любили завернуть небылицу, да такую, что местные, кто слышал, смех сдержать не могли, но зевакам подтверждали, что так всё и есть. Живём без документов, бусы янтарные носим, и бабы, и мужики, в церковь ходим православную, куда советская власть ещё загнала. И поповцы, и беспоповцы, и два мусульманина даже, для колорита, лишними не будут.
«Пирожки с чем будете? С малиной ещё возьмите, лесная малина-то, едва ноги от медведя унёс, пока собирал, с рыбой берите-берите, сам ловил, вчера только плавала».
А в местном магазинчике чудесным образом расширился ассортимент замороженных лесных ягод, грибов, рыбы и мяса.
– Ты что холостым жил как монах, что вдовцом, что женатый монахом живёшь, – вздохнул Серёга. – Туристка, смотри какая, – показал в сторону высокой стройной женщины с распущенными волосами, в струящемся платье. – Вообще что ли никого кроме Надежды не видишь? – подмигнул Сергей.
– Не вижу, – равнодушно пожал плечами Митрофан.
Он действительно не видел. Смысл на чужое смотреть, если оно чужое? Ни кошельков чужих, ни женщин посторонних Митрофан не замечал, не сравнивал. У него своё было – родное.
О нём думал, его берёг.
И правду сказать, разве хоть одна женщина мира может с его Наденькой сравниться? Если только Моника Беллуччи, да и то… сомневался Митрофан, сильно сомневался.
– И ты не смотри, – проговорил Митрофан, едва шевеля губами, глядя через плечо друга.
Там, сидя у грядки, замерла законная супруга Сергея. Неспешно встала, одёрнула трикотажное платье, пригладила волосы ладонью, вздохнула, сощурилась, повела недовольно плечами, показав худые ключицы в разрезе.
– Конец тебе, Серёг, – засмеялся Митрофан, резко отворачиваясь.
Смертоубийство грех, конечно, но не когда муженёк пойман на неровном взгляде в сторону какой-то вертихвостки молоденькой… Тогда дело это сугубо высоконравственное, богоугодное, всеми конфессиями поощряемое.
Спалят сейчас Серёгу одним взглядом, развеют пепел по ветру, и правильно сделают.
Туристка подошла ближе, посмотрела в упор на Митрофана, только тогда он узнал её. Иустину… Была у него недолго «невеста», как раз через год траура появилась.
Сосватал, жениться собирался, чтобы всё по уму было, правильно. Одного согласия выбрал, толка одного, но как часто бывает, толк один, а люди разные.
Упорхнула тогда Иустина, убежала с мирским парнем, поставив на уши добрую половину села.
Митрофан какое-то время искал в себе раздражение или огорчение от ситуации, оскорбление, на худой конец, не нашёл, на том и успокоился.
Решил – так лучше. Выбрала «невеста» по себе человека, пусть будет счастлива.
– Здравствуй, Митрофан, – подошла Иустина.
– Здравствуй, – кивнул Митрофан, улыбаясь. – В отпуск, слышал, приехали?
– Да, сестра к отцу просилась… Сашу навестить, тётю Тоню.
– Саша второго родила?
– Да, у них с Ефимом всё хорошо, она счастлива. Акулина замуж выходит, Фокий с вахты приехать должен. Сказать хотела тебе, спасибо, что отца на работу взял, что помог тогда… и что зла не держу за то, что ты сделал…
– Ладно, – кивнул Митрофан, вспоминая события тех дней.
– Ма-а-а-ам! – послышалось громкое мальчишеское.
По улице нёсся чернявый мальчонка, дошколёнок, на ходу размахивая палкой. Мальчишки всегда мальчишки, везде. Хоть в городе, хоть в селе, любой веры, любой национальности, главное – палка в руке, стратегический набор камней и железок в кармане и сканирование местности на присутствие мамы.
– Твой? – улыбнулся Митрофан, узнавая знакомые черты.
На принтере их, что ли, штампуют? У Гучковых все дети разные, у Калугиных – как под копирку.
– Мой, – ответила Иустина.
– На отца похож, – констатировал Митрофан то, что видно было любому за версту. – Как он, всё такой же – неугомонный?
– Такой же, – засмеялась в ответ Иустина. – Чумной.
В это время появилась Надя, переваливаясь с ноги на ногу, неся огромный живот. Митрофан коротко кивнул бывшей «невесте», сразу забывая про неё.
Было и было, быльём поросло.
Да и что было-то, вспомнить нечего. С отцом её нехорошо получилось, но заслуженно.
– Давай в машину, – Надя скользнула невидящим взглядом по собеседнице мужа, поковыляла к автомобилю.
Митрофан поспешил открыть дверь, устроил на сидении Надю, поправил ремень безопасности.
Придушить эту Мироновну, и дело с концом, ответит как-нибудь перед богом.
Сел за руль, выдохнул, скрывая раздражение от ситуации.
От бесконечной заботы Нади, от беспардонности некоторых пациентов. Видно, что еле ходит человек, не заметить такой живот просто невозможно, в декретном отпуске уже, но нет… носится по вызовам, помогает, те и рады пользоваться.
– В райцентр поехали, в роддом, – просипела Надя, обхватывая рукой живот.
– Завтра собирались, вещи надо…
– Я сейчас рожаю, не завтра, – проскулила Надя, вытягивая ноги. – Ай-ай-ай… быстрее, не успеем ведь.
Дорогу после недельных дождей размыло, по асфальту неслись быстро, просёлочные отворотки еле преодолевали, меся грязь, подпрыгивая на кочках.
Надя сидела бледная, по лицу катился пот, пыталась дышать, считать время между и во время схваток. Подбадривала мужа, обещала, что успеют, до самих родов далеко… получалось плохо.
Как бы ни был Митрофан далёк от медицины, понимания, что дело пахнет керосином, вернее родами прямо в машине, хватало.
Скорую вызвал, те мчались навстречу, только какой толк, если за базой отдыха, на повороте, лужа растеклась такая, что пока грейдер не пройдёт, Газель не проскочит, даже если вышлют Форд – не справится.
– А-а-а! – вдруг закатилась криком Надежда. – Стой!
Митрофан остановился, вскользь увидел в зеркало заднего вида дорогой внедорожник, точно не из местных, те предпочитали дешевле, надёжней, чтобы чинилось молотком и заправлялось всем, что горит.
– Помоги мне на заднее сидение перебраться, рожать будем, – выдохнула Надя.
– Может, доедем? – выдохнул Митрофан, чувствуя, что немеют руки, ноги, всё тело.
Спина покрылась испариной, стало по-настоящему страшно, ужас подкатил к горлу.
– Я помогу, – уверенно сказала Надя, пытаясь вселить уверенность в мужа.
Митрофан затаил дыхание.
Соберись же!
Ничего страшного… сотни женщин каждый день рожают, тысячи рожают, некоторые в поле, или вот, на заднем сидении автомобиля. Процесс нехитрый, природой предусмотренный, господом Исусом Христом продуманный…
У тебя шестеро детей, тряпка! Принимай седьмого, давай! Ну!
Митрофан помог устроиться Наде, перебрался в ноги, разобрался с её бельём, выдохнул, покрылся потом с головы до ног, прежде чем опустил взгляд туда, откуда должна появиться их дочь.
Вот же егоза, не дождалась родильного блока…
Рядом начал останавливаться внедорожник, выскочил высокий мужчина, сразу же показалась женщина, которая выпрыгнула почти на ходу. Рванула в сторону Митрофана, на ходу крича, чтобы освободил ей место.
– Иустина? – растерянно проговорил Митрофан. – Что ты здесь делаешь?
– Я фельдшер скорой, если помнишь. Я, по-твоему, не знаю, как выглядит женщина, которая собирается рожать?! Сзади стой, помогать будешь! Олег, не изображай столб, аптечку неси из машины, со стороны головы встанешь. Скорую вызвали? – посмотрела она на Митрофана, тот кивнул.
– Что, мамочка, рожаем? – широко улыбнулась, глядя на Надю. – Потуга у нас, вот, давай, давай, мамочка, старайся…
– Головка появилась.
– Повернулись.
– Плечики.
– Тельце.
– Ножки…
Всё это слышал Митрофан как во сне, в каком-то странном забытьи, ступоре. Подавал то, что говорила Иустина, перевязывал пуповину там и так, как велели. Уложил горячее тельце новорожденной на грудь Нади, которая счастливо улыбалась, прижимая к себе дочку.
