Надежда для Бирюка (СИ) - Романова Наталия
Сказать, что мир захлопнулся, перестал существовать после смерти жены, Митрофан не мог. Он жил, просыпался каждое утро, следил за детьми, планы строил, даже смысл видел в своём существовании: детей на ноги поднять, каждого выучить, до ума довести.
Но что-то, какая-то тонкая, звенящая часть внутри испарилась. Может, душа?
В депрессию впадать не было времени. Не знал такого диагноза Митрофан, не верил попросту. По силам испытания выпадают, если суждено ему было вдовцом стать, то не роптать нужно, судьбу проклинать, а жить во что бы то ни стало.
Нести ношу, которая выпала. И не абы как, а чтобы не стыдно было перед собой в первую очередь.
Тогда-то, через два с половиной года вдовства, когда улеглось в сердце, ответы стали появляться, пришло, наконец, смирение, появилась в его жизни надежда… по имени Надежда Андреевна.
Прав был Сергей – курам на смех сельский житель. Не на своём месте человек, окружающий пейзаж ей, как с чужого плеча.
Пуховик белый по размеру, шапка цвет глаз подчёркивает, варежки пушистые теплоты образу добавляют, уюта какого-то, желания руки в варежках этих согреть, а сама Надежда, словно птица с экватора в их края по ошибке залетевшая.
Оттого перепуганная, взъерошенная, искры пускающая. Не подходи, спалит.
Митрофан не собирался подходить, хоть тянуло со страшной силой. Он припомнить не мог за весь свой мужской век, чтобы так на женщину реагировал, а ведь ему, молодому, не бывшему с женщиной больше трёх лет, абсолютно любая должна была быть привлекательна, но не была.
Взял и вычеркнул этот аспект из своей жизни. Нет возможности жить по-честному, по совести, значит, доля такая ему выпала. Бегать, как кобелю на собачьей свадьбе, хватать без разбора, не глядя, присваивать, идти дальше, невзирая на последствия для души и тела, не хотел.
Может и глупо, Серёга то и дело подсылал к нему молодых разбитных дамочек, жаждущих быстрого удовлетворения собственных потребностей для обоюдного удовольствия, но Митрофан не мог…
Противно, стыдно перед собой.
Не свинья он – инстинктам следовать. Человек, значит, в руках себя держать должен.
Он и держал, пока не сорвался, потому что вдруг оказалось, что он не только из плоти, крови, разума и души состоит, но и из сердца, где помимо его воли поселилась надежда по имени Надежда.
Честно говоря, тогда Митрофан боялся, что в браке с Надей будет сложно. Легко ладить, когда люди из одного теста, когда одинаковые взгляды на жизнь, воспитание детей, быт, наконец.
Одни привычки на двоих, одно мировоззрение, менталитет один, религия… Всё, что остаётся – договариваться, не молчать, как вышло у него с первой женой.
А когда вторая половина не знает того, что не просто является твоей жизнью, а давно стало частью генетического, культурного кода? Как поступать? Объяснять необъяснимое, с молоком матери впитанное?
Но как ни странно, это проблемой не стало. Достаточно оказалось разговоров и умения находить компромиссы, как во вне, так и внутри себя.
Договороспособности. Если случались недопонимания, то не больше, чем в любой другой семье, даже одной религии.
Толк, согласие одно, люди же всегда разные.
Основной проблемой была работа Нади. Сначала она не могла уволиться, потому что не отработала пять лет – время декрета не входило в стаж. Потом уже не хотела, вернее, не могла бросить своих пациентов.
Их дом превратился в место паломничества местных жителей, которые шли сплошным потоком, невзирая на все условности, запреты, разговоры. Люди болели не по расписанию, спешили за врачом не в рабочие часы, а по мере надобности.
Вот и сейчас Митрофан привёз Надю к страдающей давлением пациентке.
Мироновне не один раз давали направление в ЦРБ, необходимо было пройти более тщательное обследование у кардиолога и эндокринолога – словами Нади, сам Митрофан в медицине не разбирался, – только мало того, что она никуда не ехала, ещё и убивалась на огороде до очередного криза. Тогда соседи сломя голову неслись к Надежде Андреевне, она быстрее примчится, чем скорая.
Надежда ругалась, грозила в следующей раз не приходить. Мироновна каялась, обещала поехать в больницу, как только придёт в себя, но ехала не в ЦРБ, а на дальний огород или пасеку.
Вот и сейчас Надя возилась с Мироновной уже битый час, а самой вот-вот рожать, между прочим.
– Завтра в роддом поедем, – ответил Митрофан на вопрос друга.
– Ну ты силён…Не страшно столько детей-то?
– Нормально, – улыбнулся Митрофан. – Работать больше придётся, заказов набрал, фирму расширил. Дом построил, ремонт, считай, доделал. К зиме переедем.
Действительно, для семьи с семью детьми старый дом Митрофана становился тесен, а если ещё родятся? Хорошо бы поостеречься, двоих совместных им с Надеждой хватит, но человек предполагает, а бог располагает.
Взять хотя бы появление Марата в их семье. Никто не думал, не гадал, что в многодетном семействе Гучковых, когда жена ждёт шестого младенца, появится приёмный мальчишка.
Митрофан не понял, какими путями ему попался пост об устройстве ребёнка в семью. Зацепился взглядом за смутно знакомое имя. Вспомнил…
В онкологическом диспансере, где умерла Маша, лежала женщина с такими же диагнозом, и тоже после родов. Ушла в одно время с покойной женой.
Митрофан своего Вовку сам растил, мысль отдать государству, чужим людям ни на секунду не промелькнула.
Тяжело, легко – его ребёнок, не крест, а счастье, ему и лелеять эту радость. От младенца той женщины отказались сначала родители, потом муж – не выдержал нагрузки.
Тогда Митрофан хотел взять мальца. Трудности и лишний рот не пугали, что делать, если мать родить родила, а кому нужен окажется – не подумала, но одинокому мужику не отдали. Не положено.
Через время – опека больше года пыталась образумить кровную семью, да не вышло, – мальчонка всё же попал в базу, и тут же его забрали в семью. Не удивительно – практически здоровый годовалый малыш, с полным статусом, без братьев и сестёр, мечта приёмных родителей.
И вдруг – снова в базе.
Как так-то? Что за чертовщина? Ошибка, может?
Поговорил с Надей, вместе съездили в опеку, разузнали, что к чему. Оказалось, что у семьи, которая забрала ребёнка, родился свой, родной, после они развелись. Ни приёмной матери, ни отцу, чужой стал не нужен.
Наигрались и пошли жизни свои устраивать. Марата вернули в детский дом. Вот такая незамысловатая история.
Биологическая мать не подумала, для кого на белый свет рожает сироту, приёмная отказалась. Человеку же в жизнь идти.
Забрали они с Надей Марата, несмотря на удивление службы опеки, только кто запретит? Доход у семьи на зависть многим. Митрофан никогда сложа руки не сидел, всегда знал, труд – основа основ жизни.
Вот уже полгода Марат у них. Поначалу настороженным дичком на людей смотрел, сейчас оттаивать начал, доверять понемногу, глядишь, и родным станет.
Ладу Митрофан давно считал родной, Надя детей Митрофана за своих считала. Разницы никто между общим и своими не видели. Хулиганили – поровну получали, хвалили всех одинаково.
И Марат постепенно вливался в их семью, скоро ещё один Гучков родиться, вернее, Гучкова.
– Что-то долго… – Митрофан недовольно потоптался, глядя на порог дома Мироновны.
Взять бы за шкирку вредную страху, отвезти в больницу, закрыть в отделении, чтоб ни себе жизнь не усложняла, ни людям.
– Смотри, какая идёт, – оторвал его от лицезрения деревянного порога Сергей.
Митрофан обернулся, никого не увидел. Улица пустынной не была, разгар дня, люди спешили кто по делам, кто с работы, кто-то и просто так прогуливался.
К тому же лето, отдыхающих полно, туристов, те повалили, когда какой-то делец открыл музей старообрядчества в их Кандалах. Лавки поставил деревянные, иконы повесил, половики настелил, вещал с умным лицом сущие глупости.
Но местные не роптали, те же старообрядцы, что их согласия, что других, не шибко-то возмущались, потому что туристы – это хлеб.
