Сладостное заточение - Нева Олтедж
Ты можешь быть кем угодно, Захара, но, боюсь, «кроткая» к ним не относится.
Легкая улыбка не сходила с моего лица с тех пор, как я прочитала его слова.
Глава 6
Год спустя
(Захара, 17 лет)
Дверь в кабинет отца открывается беззвучно. Тем не менее, я бросаю еще один взгляд в коридор, чтобы убедиться, что поблизости нет служанок, затем захожу внутрь.
— Зара? Тебе что-то нужно?
Я вздрагиваю, разинув рот, глядя на отца, сидящего за своим огромным столом. Он закрывает папку в руках, на его лице явное удивление — я ворвалась в его пространство без приглашения. Ну, я не ожидала, что он будет здесь. Я привыкла регулярно пробираться в кабинет отца, чтобы поискать то, о чем просил меня Массимо. Разумеется, когда папы нет дома. А сегодня четверг. Его здесь быть не должно!
Каждый четверг мой отец уходит рано утром, чтобы навестить Массимо в тюрьме. Он проводит часы в исправительном учреждении и не возвращается домой до позднего вечера. Его день распланирован по часам, и мне даже в голову не пришло проверить его, прежде чем спуститься сюда.
— Эм… — Я бросаю быстрый взгляд на внушительные напольные часы в углу. Час дня. Папа никогда не возвращается раньше трех. — У меня закончилась бумага для набросков, поэтому я подумала, что могу одолжить немного в твоем принтере.
— Конечно. — Он достает несколько листов из подноса и предлагает их мне. — Ты накрасилась, милая?
Моя рука взлетает к лицу. За последние несколько недель я пробовала разные марки тональных основ, безуспешно пытаясь найти ту, которая не раздражает мою кожу. Последняя имеет маркировку «гипоаллергенная» и «для чувствительной кожи» , и пока что она немного лучше других. Сыпи нет, но кожа все еще чешется.
— Да. — говорю я как ни в чем не бывало и беру бумагу: — Ты сегодня рано.
— Да. Массимо все еще в больничной палате и не может принимать посетителей.
Чистые листы выскальзывают из моих пальцев, падая на пол. В больничной палате? Мой пульс резко подскакивает. Я пытаюсь сделать успокаивающий вдох, но ощущение такое, будто кто-то обхватил руками мою шею и крепко сжимает.
— С ним… с ним все в порядке? — Каким-то образом мне удается выговорить эти слова.
— О, конечно. — Папа пожимает плечами и смотрит на распечатку, которую он вытащил. — Просто ножевое ранение в бок. Такое случается.
Такое случается? Его небрежный тон громко сообщает, что это более или менее регулярное явление. Папа совсем не кажется обеспокоенным. Я приседаю, чтобы поднять упавшие листы, замечая, что мои руки дрожат, когда я поднимаю бумагу.
— Так… это не в первый раз? — спрашиваю я, пытаясь сохранить самообладание.
— Это государственная тюрьма строго режима, Зара. Там постоянно происходят стычки между заключенными, а Массимо — известная личность. — Папа пренебрежительно машет рукой. — С ним все будет в порядке.
Гнев бурлит в моем животе, когда я смотрю на своего отца. Как он может быть таким невозмутимым? Массимо, возможно, не его плоть и кровь, но он живой, дышащий человек. Не говоря уже о том, что он — единственная причина всех успехов, которые пережил и продолжает переживать мой отец. Например, бесчисленные деловые связи. Деньги. Беспрекословная преданность капо и солдат Cosa Nostra. А также уважение и обожание остальных членов Семьи. Каждый раз, когда кто-то из них кланялся и целовал папину руку в знак признания безопасности и процветания, которые он им принес, на самом деле они должны были благодарить и восхвалять Массимо. Без Массимо мой отец не продержался бы и года на посту дона. Он был бы освобожден от своих обязанностей, снят с должности, а может быть, даже отправлен на пенсию. Нунцио Веронезе — ничто без моего сводного брата. И он это знает.
Может быть, именно поэтому папа так ненавидит Массимо.
— Спасибо за бумагу, — говорю я с натянутой улыбкой и выхожу из кабинета отца, не глядя на него.
Вернувшись в свою комнату, я направляюсь прямо к своей сумочке и достаю телефон. Я никогда раньше не звонила в тюрьму, поэтому мне требуется несколько минут, чтобы поискать нужный мне номер. Мои пальцы дрожат, когда я нажимаю кнопку вызова, а затем слушаю гудки на линии в течение почти минуты, прежде чем связь отключается.
Дерьмо. Дыхание покидает мои легкие короткими рывками, когда я набираю повторно номер. С каждым режущим в ухе гудком становится все труднее вдыхать достаточно кислорода. Наконец, после шестого гудка, отвечает довольно скучающий мужской голос.
— Я хотела бы получить информацию об одном из ваших заключенных, — выдавливаю я. — Массимо Спада. Его отвезли в госпиталь…
— Имя? — протягивает он.
— Эм… Захара Веронезе. Я его сводная сестра.
Звук, который, я уверена, представляют собой удары двух указательных пальцев по клавиатуре, тянется целую вечность.
— Он жив.
Грубый голос на линии сменяется тишиной.
Я смотрю на свой телефон. Он жив. И это все? Я не ожидаю, что тюремный администратор будет суперобщительным, но я надеялась, что он даст мне хотя бы больше информаций, чем двухсловный ответ, черт возьми.
Дотянувшись до ящика тумбочки, я хватаю блокнот, в котором пишу письма Массимо, и вырываю лист из середины. Наверное, мне следует сообщить ему, что Батиста Леоне навещал отца абсурдное количество раз за последние несколько недель, но мой дурацкий "отчет" — последнее, о чем я сейчас думаю.
Написав письмо и держа его в руке, я хватаю ближайшую стопку эскизов для моих новых дизайнов и буквально лечу вниз по лестнице на поиски Пеппе.
Я не могу дождаться ответного письма Массимо. Это может занять несколько дней. Мне нужно знать, что происходит. Сейчас же! Поговорить с Сальво — мой единственный вариант; может, он что-то знает. Но у меня нет его номера, и я никак не могу попросить его у папы, не вызвав подозрений. Я также не могу просто прийти к Сальво домой, чтобы просто поболтать.
К счастью, у меня есть идея.
Мать Сальво похвалила мое платье на одном из ужинов, которые я посетила с папой. На следующий день она позвонила и спросила, не хотела бы я сшить для нее платье на заказ. Я отказалась. А сейчас, похоже передумала. Иначе зачем мне сейчас ехать к ней домой?
И, может быть, только может быть, Сальво вернется домой.
Я нахожу Пеппе на кухне, поглощающим закуски.
— Мне нужно, чтобы ты отвез меня к Канали, — выдавливаю я из себя.
* *
