Ты – моё проклятие - Лина Манило
Маша смотрит на меня с надеждой, робко, а я встряхиваю головой и растираю глаза пальцами. Я никогда не был тупым, но я действительно ничего не понимаю.
Её взгляд умоляет: «Пойми всё сам, пожалуйста», и я даже будто бы слышу этот зов, но категорически ни черта не понимаю.
– Прости, – пожимаю плечами, – я действительно мужик. Это что-то женское? Операция, да?
Бабочка тяжело и со свистом выдыхает воздух, жалобно всхлипывает и трёт нос.
– Отвезёшь меня завтра в одно место? – просит, порывисто застёгивая брюки. Секунда и она снова закрывается от меня слоями одежды. – Завтра же пятнадцатое марта, да?
Киваю, а Маша сжимает виски пальцами.
– Я обещаю, что не сбегу никуда.
– Будто бы я боюсь этого.
– Неважно, – передёргивает плечами. – Но ты должен сам всё увидеть. Тогда ты всё поймёшь. Просто я… действительно не могу об этом говорить, это больно. Пытаюсь, открываю рот, а слова не выходят. Только травят меня изнутри. Отвезёшь?
– Да, – выдыхаю, понимая, что завтра всё рухнет окончательно.
Хребтом чувствую.
Вдруг мой телефон пиликает входящим сообщением. Вытаскиваю его из кармана, а на экране светится номер того, кто не меньше моего заинтересован в окончательном падении господина Нечаева в пропасть.
Враг моего врага – мой друг.
И это правило в моём случае работает на "отлично".
Глава 21
Клим.
– Арс, ты за старшего, – говорю, выходя из дома. – С камер глаз не спускать, в дом не лезть. Если что подозрительное за воротами увидишь, сигнализируй.
Арсений кивает, даёт мне войти в гараж без лишних разговоров, но я вижу по его лицу: ему есть, что на это сказать. Но Арс, как никто другой, знает, что стоять у меня на пути – бесполезно. Смету́ и глазом не моргну. Потому не спорит, хоть иногда и пытается от чего-то меня уберечь. Но не сейчас.
Подумав немного, добавляю:
– Если Мария Степановна захочет прогуляться по двору, руки к ней тянуть не надо. Вообще не подходите к ней, только в случае крайней опасности и только, чтобы защитить. А так в камеры наблюдай за территорией и всё. Ясно?
Арс кривится, но кивает. Наверное, хорошо запомнил мою недавнюю реакцию на свою попытку к ней подойти.
О моей одержимости Бабочкой, если кто и наслышан, так Арсений – уж очень тесно мы с ним повязаны.
– Ещё будут распоряжения?
Только одно напоследок и можно ехать:
– Да, – подбрасываю ключи в воздух и распахиваю водительскую дверцу. – Отправь кого-то из парней в «Четыре сезона» через часик. Я распоряжусь, они соберут для Марии Степановны комплексный обед. Того, что есть в холодильнике, явно недостаточно.
И снова кивок головы. Не Арсений, а китайский болванчик, честное слово.
– Если Мария Степановна будет тебя спрашивать? – уточняет Арсений, а я забираюсь в салон своей машины.
– Не спросит, – отрезаю и захлопываю дверцу.
Ворота медленно открываются, я давлю на газ и срываюсь с места. Нужно решить этот вопрос быстро. Не хочу надолго оставлять Бабочку одну – слишком встревоженной она казалась, когда я уезжал. Ещё и завтрашняя поездка хрен пойми куда… неспокойно мне что-то.
Пока еду в условленное место, размышляю, в каком дерьме мы с ней оказались. Маша поверила мне – шрамы всё-таки впечатляющая штука. Поверила, но… но она не осознаёт ещё, каким именно образом оказалась в моём доме. Не знает, что отец сделал ради своих денег. Продал её и глазом не повёл. А захотел бы освободить, нашёл бы способ, но Нечаев не телится.
И чем дальше, тем мне всё меньше хочется, чтобы Маша узнала об этом. Потому что не только Нечаев продал её, но и я купил. Как вещь, ради мести – ей, её отцу, судьбе своей нормальной с вывернутым наизнанку чувством юмора. И почему-то кажется, что факт этой сделки может ранить мою Бабочку ещё больше.
Сейчас её шок пройдёт, она начнёт думать, задавать вопросы, сопоставлять факты – Маша всегда была умной, не уверен, что поглупела. Чёрт!
Останавливаю машину у обочины, распахиваю дверь и буквально вываливаюсь наружу. Вокруг лишь редкие автомобили, мчащиеся мимо по своим делам, да три кривые сосны в пять рядов. Тишина и благодать, а мне орать хочется, потому что не выдерживаю – захлёбываюсь во всей этой гнили, и, как не пытаюсь, легче не становится. Это цирк уродов, в котором я главный персонаж – вот, люди, смотрите на меня, ужасайтесь, ненавидьте, презирайте. Потому что меня самого тошнит от себя в разы сильнее.
Я достаю из голенища свой любимый нож, с которым никогда не расстаюсь – с ним спокойнее. Прицеливаюсь к темнокорому стволу дерева с грубыми наростами застывшей смолы и, прищурившись, бросаю. Точно в цель, надо же. Как робот, делаю десять шагов, вытаскиваю оружие и снова десять шагов в обратном направлении.
Десять шагов, десять бросков. Всё чётко.
Мне не становится легче, мне становится… никак. Вот за это состояние я и люблю игры с холодным оружием – мозги становятся на место, голова проясняется, а вместо лихорадочных скачков сердечного ритма – ровное биение пульса.
Значит, можно ехать дальше. До цели осталась пара километров, а я и так дохера времени потерял со своим срывом.
Выруливаю на узкую тропинку, где едва помещается широкий корпус моей Инфинити. Справа тянется чахлый лесок, слева почти высохшая речушка, и колёса пару раз прокручиваются вхолостую, когда чуть не вязну в заиленном участке дороги.
Одной рукой вытаскиваю из бардачка сигареты, закуриваю. Горький дым царапает горло, забивает лёгкие, но такие простые ощущения напоминают, что я всё ещё живой и почти нормальный.
Но метров через семьсот дорога снова расширяется, превращаясь в пологий спуск, который упирается в здание паба «Кровь и Песок». Странное название, место его нахождения ещё страннее, но атмосфера внутри приятная – это я знаю точно.
Лучше этого места нельзя было сыскать. В такой глуши ставят пивнушки не для того, чтобы считать прибыль –
